Сергей Булыга - Фэнтези-2011

Они не любовники, отметил про себя Стократ. Парень совершенно неопытен — как с женщинами, так и в делах дороги. Потому что вон тех браконьеров следует очень, очень бояться. И они уже положили глаз на девушку.

Стократ прищурился. Лучшее, что могут сделать юные путники в такой ситуации, — потребовать комнату, запереться и приготовить оружие. Под крышей таверны свои законы, здесь есть шанс уцелеть. В лесу — ни единого.

— Мы не можем тут ночевать, — упрямо повторила девушка. — Они нас догонят!

Хм, подумал озадаченный Стократ. Кто — «они»?

Мужчина посмотрел на дно своей кружки. Поиграл желваками; он был светловолос, безбород и старался казаться суровым, но ничего не решал. Решила девушка. А за нее решил страх.

Браконьеры в углу посверкивали глазами.

— Пойдем, — ее губы едва шевельнулись, Стократ скорее угадал, чем прочел это слово.

Мужчина решительно поднялся.

— Спасибо, хозяйка, — он положил на прилавок серебряную монету.

Стократ покачал головой: назвать служанку хозяйкой можно, конечно, хоть и глупо. Но расплачиваться серебром за две кружки остывшего кипятка… Этот человек впервые путешествует. Либо впервые путешествует без прислуги.

Снова открылась входная дверь. Закачались огоньки. Тяжелый воздух таверны дрогнул, пропуская свежесть и холод, и снова сомкнулся, и вонь сделалась сильнее. Дверь за путниками захлопнулась.

Служанка взяла монету с прилавка. Браконьеры зашевелились, переглядываясь. Их было пятеро, пять здоровенных молодых быков, давно живущих под тенью виселицы. Браконьера ловят, когда он шалеет от безнаказанности; а до тех пор, пока не утратит всякую осторожность, браконьера в этих лесах поймать нельзя.

Они договорились выждать, но нетерпение взяло верх. Всего через несколько минут вскочил самый младший, потом и остальные поднялись, загрохотав скамьями. Посмеиваясь, почесываясь, двинулись к двери — старший оставил служанке еще одну серебряную монету. Одну монету за все, что пятерка выпила и съела за вечер.

Лесорубы-пьяницы дремали в обнимку с кружками. Под закопченным потолком плыл басовитый храп. В таверне сделалось пусто и мирно. Самое время подняться наверх, стянуть мокрые сапоги и наконец-то разлечься в кресле у камина…

Сосчитав до ста, Стократ поднялся и кивнул служанке:

— Я скоро вернусь.

Он пошел пешком. И правильно сделал; чувство опасности отказало браконьерам настолько, что они не стали даже ждать, пока жертвы углубятся в лес. В ста шагах от частокола, на поляне среди сосен, девушка могла кричать сколь угодно отчаянно — лес шумел, а ставни в таверне были плотно закрыты.

Да и кто в эти смутные дни рискнет встать между головорезом и его жертвой?

Спутник девушки неподвижно лежал на земле. Вот так браконьеры и становятся разбойниками — один мертвец, другой, а дальше нет им счета. Приземистый мужичина в остроконечной шапке чистил карманы путника, четверо других искали любви.

Девушка сопротивлялась яростно и удачно. Ей даже удалось поначалу вырваться. Ей удалось пробежать несколько шагов, прежде чем ее догнали и повалили, и она каким-то чудом снова выскользнула из-под разгоряченных туш, от рывка ее дорожное платье разошлось по шву. Браконьеры никогда не видели такого тонкого и прочного белья; впрочем, любая материя поддается хорошему ножу. Через мгновение девушке приставили к горлу клинок, рассекли шнуровку корсета…

— Эй, да она паршивая! — шустрый браконьер отпрянул. — Это не зараза? Это у нее не зара…

Красное лезвие вылезло из его груди раньше, чем он успел закончить фразу.

Луны не было. Пара факелов дымно горела на земле. Мокро, сыро, пар изо рта; повалился на землю второй, завизжал и рухнул третий. Хуже всего, думал Стократ, если здесь найдется умник. Умник успеет сбежать, и гоняйся за ним потом по темному лесу…

Но обошлось. Умирая, двое последних даже сопротивлялись. Даже выкрикивали угрозы. Пожалуй, им до последнего мига казалось, что их пятеро против одного…

Он закончил. От запаха крови чесались ноздри. Шесть неподвижных тел валялись на траве в свете факелов. Стократ снял с приземистого разбойника его войлочную остроконечную шапку и тщательно вытер клинок.

Девушка пыталась укутаться в обрывки платья, будто ящерица в сброшенную шкурку. С тем же успехом. Лоскутки ткани открывались, как лепестки, обнажая тонкую кожу; Стократ подобрал факел с земли. Метнулись тени.

От страха девушка попыталась свернуться, как ежик. Голая спина осталась беззащитной; Стократ присмотрелся. Что это?

Кожа ее была покрыта тончайшей сеточкой с вплетенными в нее буквами и символами. Стократ поднял огонь повыше, всматриваясь, и тут его огрели дубиной по голове.

Этот идиот, ее спутник, был слаб и ранен, зато дубина браконьера окована железом. Стократ, напротив, был крепок и отделался огромной шишкой — зато наконец-то пришел в ярость, и это было приятно. Он не убил дурака только потому, что дурак, ударив, повалился сам: видимо, браконьерская дубина и его успела приложить по темечку.

Счастливчик.

Снова начался дождь и быстро перешел в ливень. Капли стучали по лицам мертвых браконьеров, попадали в раскрытые рты, придавали выпученным глазами видимость жизни. Спутник девушки пытался встать — и все время падал.

Стократ стянул рабочие перчатки, вывернул, спрятал в сумку. Подобрал свой плащ, аккуратно сложенный под деревом. Дождь был ему на руку: прогулка по высокой траве смоет брызги крови с сапог. Не глядя на девушку и ее спутника, он повернулся и быстро зашагал к таверне.

Парнишка-конюх стоял у ворот, тревожно слушая сосны. При появлении Стократа встревожился еще больше.

— Ворота держи закрытыми, — велел Стократ. — И не маячь здесь.

— Это… пошаливают? — парнишка смотрел на лес. — Тут двуколка… та, которая… этих, которые… она, короче.

Лошади оказались умнее путников и вернулись к жилью, волоча за собой легкую двуколку. В таких колясках можно гулять вокруг поместья, но не пускаться в далекую дорогу; двуколка и раньше была неисправна, а испуганные лошади разбили ее в хлам.

— Пошаливают, — согласился Стократ. — Лошадей выпряги, повозку на дрова, вещи сохрани. Я проверю.

Парнишка втянул голову в плечи.

В этих местах не знали Стократа. Во всяком случае, не знали в лицо. Но парнишка, чья жизнь зависела от умения разбираться в проезжих людях, все понял правильно.

Дождь сделался реже. Стократ протянул конюху монету:

— За мной и запрешь… Эти-то, лихие люди. Возьмут добычу да и перережут друг друга. Как думаешь?

— Возьмут добычу, — повторил парень, будто во сне, — да и перережут…

— Хорошо.

Лошади приезжих пошли за ним, как привязанные. Вместе с ними Стократ вывел свою кобылу и, плотнее застегнув плащ широкой медной пряжкой, вернулся к месту бойни. Пять трупов лежали, где он их оставил. Шестой — недобитый — ухитрился за это время пройти десяток шагов по направлению к таверне, на этом его силы закончились. Теперь он сидел на тропинке, а девушка в разорванном платье причитала над ним: