Даниэль Дакар - Игра королей

Конечно, мысли о том, каково сейчас родным и друзьям, не имеющим никаких сведений о пропавшем крейсере и мечущимся между отчаянием и надеждой, играли не последнюю роль. Но этой составляющей вполне можно было пренебречь.

Однако помимо чисто технических и эмоциональных факторов существовал фактор политический. Его и обсуждали они с Константином, уединившись в углу кают-компании.

Политика, проклятая политика… корабль наследника российского престола бесследно исчезает в окрестностях планеты-метрополии Небесной Империи, причем исчезает с явными признаками диверсии. И Лин Цзе даже оправдаться нечем, потому что единственная улика — «Москва» — пропала. Какой подарок «ястребам», которые и без такой конфетки проявляли все признаки весеннего обострения! Хорошо, если выступлениями дипломатов дело и ограничится, а если нет? Войну легче начать, чем кончить…

А ведь нельзя сбрасывать со счетов и — пусть крайне маловероятный — вариант причастности к произошедшему правящих кругов Бэйцзина. Но пока пострадавший крейсер болтается возле безымянной зеленой звезды, повлиять на события или провести качественное расследование с учетом всех данных просто невозможно. Того же Рудина допросить — как? Не с их оборудованием и навыками пытаться обойти блоки в сознании высокопоставленного офицера СБ.

Надо возвращаться, и возвращаться как можно скорее. Пока угли еще тлеют, пока не подобрались поближе умельцы с мехами, пока не раздули костер… горн… пожар… надо возвращаться. А значит, нужен маяк.

— Нет, — сказал, как отрезал, Рори О'Нил. У рыжих кожа светлая, загорает плохо, трудно, а краснеет на счет «раз». И сейчас старший техник «Москвы» был багров, как вареный рак. Не от смущения — смущаться он не умел. Ну почти. От ярости он был багров. От бессилия и стыда за это бессилие.

Четверть часа назад командир пришла к нему. Что любопытно, одна. Где она потеряла Терехова, свою молчаливую тень, и чего ей стоило организовать эту потерю, Рори решил не спрашивать. И так ясно, что немало: в списке людей, достойных доверия с точки зрения капитана Терехова, двигателист не значился. Там и всегда-то мало кто значился, а уж в последнее время…

«У нас много дел и совсем нет времени», — дернула она уголком рта, привычно освобождая кресло от посторонних предметов.

Рори обрадовался было — именно этот тестер он разыскивал уже минут двадцать, повезло, что командир забежала. Рано обрадовался.

«Мне нужен ретранслятор», — негромко, но очень отчетливо выговорила Мэри. И Рори О'Нил понял, что дело плохо.

Конечно, он мог попробовать закосить под дурачка, начать выяснять, какой-такой ретранслятор… собственно, даже попробовал. И мигом понял, что если сию же секунду не прекратит, то на собственном опыте узнает, можно ли сломать челюсть взглядом. Таким, как у командира, пожалуй, можно. И кулаки не понадобятся. Не взгляд. Кувалда.

«Рори, не разочаровывай меня. Не прикидывайся, что такой вариант не приходил тебе в голову. И даже не пытайся сделать вид, что не сможешь соорудить ретранслятор из подножного корма. Ретранслятор — не маяк».

Черт его знает, почему усилитель слабого сигнала, источником которого служил тарисситовый имплант, называли ретранслятором. Так сложилось. Называли — и все. Традиция. Такая же, как полная самодостаточность любого экипажа бельтайнских ВКС.

У всех свои способы налаживания и восстановления навигации. Кто-то пользуется скаутами, а кто-то своими головами, причем не столько даже мозгами, сколько присадками к ним. И пускай вне эксперимента этот способ не был еще использован ни разу. Главное — способ существует. И теория преподается бортинженерам, и практические занятия проводятся по изготовлению ретранслятора из имеющихся под рукой материалов. А что до цены вопроса… уж какая есть.

Мэри встала. Похлопала набычившегося техника по плечу. Ободряюще похлопала, спокойно. Только билась, выдавая фальшь этого спокойствия, жилка на шее. Они оба понимали: «Москва» — калека. Без Рори она далеко не улетит: слишком много техников погибло при взрывах, каждая пара рук на счету. Тем более таких умелых, как руки премьер-лейтенанта О'Нила. И значит, ретранслятор подключит к своему импланту графиня Корсакова, превращая мозг в живой маяк.

Он продержит сигнал столько, сколько будет нужно — эксперименты длились до полутора бельтайнских суток, и минимальное время работы такого маяка составило двадцать пять стандартных часов. В подпространстве они провели около десяти, ну пусть даже одиннадцать… так что долететь до обитаемого сектора Галактики ее соратники вполне успеют.

Ну а если не удастся прислать кого-то за ней, если маяк прекратит работу раньше, чем они сумеют сориентироваться и взять ситуацию под контроль — не беда. В сущности, за чем возвращаться? За телом? За ходящим под себя растением? А смысл? Разве что похоронить по-христиански. Конечно, ей хотелось бы лежать в земле, но это непринципиально…

Правда, можно было попытаться соорудить маяк из любой другой головы, на короткий сеанс связи даже мозга обычного человека должно было хватить, а уж как уговорить Долгушина на экстренную имплантацию — вопрос чисто технический. Можно и приказать, военврач подчиняется командиру корабля. И насколько она за эти годы успела изучить русских, добровольцем вызовется каждый первый.

Но, во-первых, это означало как минимум три смерти вместо одной: первый сеанс для обозначения присутствия и времени следующего выхода на связь; второй — для того, чтобы готовая к вылету помощь засекла координаты; и третий — коррекционный.

Во-вторых же, Мэри не была уверена (и этот момент они с Константином тоже обсуждали, решая, лететь при наличии маяка или дожидаться подмоги на месте), в чьи руки попадет их призыв о помощи. И какого рода помощь в результате будет оказана — если будет. С раскуроченным правым бортом и неполным комплектом маршевых двигателей «Москва» была боеспособна весьма условно, да и что может противопоставить легкий крейсер линкору? А кто стоит за Рудиным — неизвестно…

Так что, как ни крути, а вариант — рабочий вариант — только один.

— Нет, — сказал, как отрезал, Рори О'Нил, чувствуя, как краска бессильной ярости заливает лицо.

Мэри, уже выходившая из каюты, оглянулась от дверей и подмигнула. Медленно, со значением. Она знала: да.

Графиня Корсакова что-то затевала, и это что-то Даниилу Терехову не нравилось с самого начала. По определению не нравилось. Не только Мария Александровна обладает развитым нюхом на жареное: хрен бы капитан Терехов дослужился хотя бы до лейтенанта, не будь он способен ощущать опасность.

И сейчас Дана не устраивало буквально все. И то, что придя к старшему технику, она попросила капитана остаться за закрытой дверью и вообще не отсвечивать. И то, что, несмотря на неплохую звукоизоляцию, шум спора он все-таки уловил. И рычащее «Нет!» Рори, когда дверь наконец открылась. И ее спокойное: «Постарайся управиться за три часа. Там, я знаю, ничего особенно сложного нету». Когда же ее сиятельство с ледяной улыбкой сообщила, что через три с половиной часа состоится совещание офицерского состава, Терехов окончательно уверился в том, что ее затея точно не придется ему по вкусу.