Герман Гагарин - Засланец

Я раскидал хлам. Люк приржавел, но заперт не был. Я вцепился обеими руками в кольцо, рванул на себя. Крышка нехотя поддалась. В низкий потолок сарая уперся световой квадрат. Вырвавшийся из люка ветерок зашевелил бахромой ржавчины по краям крышки. Я принюхался. Пахло приятно. Нагретым машинным маслом, кожаной обивкой и мужским лосьоном. Видимо, Боцман никогда не спускался сюда в отсутствие хозяина, но при этом поддерживал исправную работу вентиляции и освещения.

Придерживая крышку, я спустился в люк. Витая металлическая лестница привела меня в короткий коридор, от которого отходило несколько дверей. Я толкнул наугад первую попавшуюся.

Так… Двуспальная, аккуратно застеленная кровать белела в полумраке – свет падал только из коридора. Дверь я притворил осторожно, будто она вела в усыпальницу, и продолжил исследование подвала. За следующей дверью оказалась библиотека. Вторая библиотека, которую я увидел на Дожде. Первая была в доме Карра Ящера. Книги манили. С огромным удовольствием я бы сел вон в то глубокое кожаное кресло, взял любой том и принялся читать. Из всех сокровищ других планет книги интересовали меня больше всего. На Сципионе я порой находил свободную минутку, чтобы в книгохранилище падишаха припасть к местным кладезям мудрости. На Мерзлоте книг не печатали вовсе. А на Земле, в Генезии, если что и попадалось, то чаще всего бессмысленные сочинения в ярких обложках, повествующие о мирах, которых никогда не было и не будет.

Я зажег свет, подошел к ближайшему стеллажу, вытащил увесистый томик карманного формата. На обложке было вытеснено название: «Нисхождение Ктулбы». Я открыл посредине. « Нива небес осыпается, требует жатвы. Серп багровеет, над колосом жизни взметенный. Жнец озирает окрестности алчущим взором… »

Эпическая поэма? Здешнее Священное Писание?

Некогда сейчас читать… Возьму с собой.

Я сунул книжицу в карман и двинулся дальше.

Еще не открыв третью дверь, я уже знал, что за ней увижу. Сердце мое заколотилось, будто я перешел в ускорение.

Вот она, моя прелесть…

Поблескивая покатыми боками, посреди лаборатории возвышалась стартовая камера. Конечно, не такая, как в Лаборатории Джантации на Земле. Попроще. Сваренная из толстых листов легированной стали, укрепленной двутавровыми балками-распорками. Заглубленная нижней половиной в скалу под ногами. С люком, завинчивающимся изнутри на десяток болтов. Отсюда Тень возвращался на Землю, чтобы доставить Суперам бесценные отчеты.

Я обошел старт-камеру, похлопывая по глухо отзывающемуся металлу.

Потерпи, дорогая, придет день, и я воспользуюсь твоими услугами. Во всяком случае – попытаюсь…

Вдоль стен – стеллажи. Колбы, реторты, автоклавы. Артефакты – разложенные, развешенные, расставленные в соответствии с классической таблицей Брагинского. Агент Крогиус создал личный музей, но, в отличие от Сенатской Кунсткамеры, здесь артефакты не лежат мертвым грузом. Тень исследовал, анализировал, ставил эксперименты.

Дэну не хватало данных, материалов, времени, но он был близок к пониманию. Личинки щедро делились знаниями. Контуры гигантского механизма или организма, а вернее, и того, и другого, смутно вырисовывались в полумраке, который назывался недостатком информации. Крогиус намеревался проникнуть дальше на юг. К Океану. К поселениям скилл. Он хотел вступить в контакт с Молчаливыми, чтобы те помогли ему сложить мозаику. И мне, видимо, тоже следует отправиться на южное побережье, к скиллам. Хотя бы для того, чтобы отыскать следы Тени. И уже следующей моей целью станет остров Целеста, где воздвигают Великую Машину. Без полноценной информации о ней я не имел права вернуться в Генезию, как не мог вернуться и без точно установленной причины гибели Дэна Крогиуса, даже если буду под завязку нашпигован самыми подробными сведениями о технологиях Сверчков.

Из лаборатории вела еще одна дверь. Тяжелая, снабженная герметизирующим уплотнителем. Я с натугой потянул ее на себя, заглянул внутрь. В ноздри ударила кислая вонь. Прикрыв нос рукавом, я вошел.

Виварий. Просторный, сумрачный. Затаивший дыхание и всматривающийся в меня десятками пар глаз своих пленников.

В клетках сидели жутковатого вида твари. Громадные пауки с влажными лошадиными глазами. Мохнатые ящерицы с хвостом скорпиона. Однорукие приматы – не калеки, а именно однорукие – смотрели на меня с нескрываемым гастрономическим интересом. В дальнем углу в полумраке поблескивала стенка внушительного аквариума. Задыхаясь от вони, я подошел к нему, заглянул в застекленную глубь. Ярко-голубая вспышка едва не ослепила меня. Я отшатнулся. Какая-то тварь, состоящая, казалось, из одной только пасти, с глухим стуком наткнулась на стенку с той стороны и вновь растворилась в тени.

Я решил, что с меня хватит, и двинулся к выходу. Слегка ошеломленный увиденным, я не сразу отреагировал на скрип открывающейся клетки. Может быть, потому, что звук был таким мирным. Но в следующее мгновение все снова завертелось, как в водовороте.

Пронзительный визг. Однорукая тень, метнувшаяся мне наперерез. Блеск оскаленных клыков. И тут же – протяжное «у-ухх». Хищная обезьяна рванулась в сторону, заверещала и словно взорвалась изнутри. Из ушей, ноздрей и пасти выплеснулась дымящаяся кровь. Вывалились и повисли на ниточках глаза. Примат упал набок, поскреб тремя конечностями по полу и замер.

Под потолком раздалось сдержанное шипение. Я посмотрел вверх. С горячей и влажной трубы отопления свисал длинный зеленовато-коричневый стебель с утолщением, похожим на цветочный бутон. Лепестки его медленно смыкались, втягивая вонючий воздух вивария.

– Это ты прикончил мартышку? – осведомился я.

Цветок сполз с трубы и как ни в чем не бывало шлепнулся мне на руку. Интуиция подсказывала: цветок неведомым способом истребил однорукую обезьяну, следовательно, мне это существо вреда не причинит. Я не ошибся. Цветок оплел правое предплечье и доверчиво, почти с нежностью, приник к запястью. На противоположном конце стебля было еще одно утолщение, напоминающее луковицу тюльпана. Я слегка надавил на него пальцем. Бутон взвился. Раздался короткий выдох. И через мгновение по внутренней стенке одной из клеток с влажным шлепком размазались кишки паука-переростка.

Сомнений не оставалось. Тюльпан, доверчиво приникший к моей руке, оказался живым оружием. И самое главное – оружием, способным по собственной воле защитить хозяина! Или точнее – симбионта. Коричнево-зеленый стебель покрывали длинные белые ворсинки. Они шевелились, ощупывая кожу на моей руке, словно примеряясь.

Ай да Крогиус! Жаль, что тебя самого не спасло такое создание в трудную минуту…