Александр Шакилов - Земля ветеранов

Из-за слепоты Петрович не мог увидеть, как небо над Парадизом потемнело, точно над ним собрались грозовые тучи. Зато он почувствовал подземный толчок и услышал противный вой сирены, такой сильный, что завибрировали зубы и кости, а в висках заломило.

Мальца, за плечо которого он держался, затрясло всего, от пяток до темечка. Его дрожь передалась Петровичу. И уже вместе они, схватившись за уши, упали сначала на колени, а потом и вовсе повалились на асфальт.

Сколько их так корежило, неизвестно, Петровичу показалось, что вечность. А когда сирена резко замолчала, он решил уже, что это барабанные перепонки не выдержали, или еще что вроде, и к слепоте его добавилась глухота – такая наступила тишина, звенящая прямо, еще более невыносимая, чем мощный звук, ей предшествовавший.

И потому он обрадовался голосу мальца, который сказал:

– Хорошо тебе, Петрович, без глаз. А я все моргаю и моргаю, и режет, будто мне в оба песком сыпанули… Ой! Что это?!

– А что там, милок? – Петровича обеспокоило удивление мальчишки и страх, скользнувший в его возгласе.

– Над стадионом… там…

– Что там?! – невнятное бормотание помощника начало раздражать. Петрович уверенно, как делал уже много раз, поймал мальца за ухо и дернул так, будто хотел оторвать его.

Мальчишка вскрикнул и торопливо принялся переводить увиденное в слова. Получалось, что от крыши стадиона к грозовым тучам в небе устремились серебристые лучи и точно высосали из туч все молнии, а потом лучи как бы расширились и изогнулись, схлопнувшись над стадионом полусферой. Пацан так и сказал – «полусферой». Петрович погладил его по стриженой голове. Умный парнишка, молодец.

– По внутренней поверхности полусферы струятся голубые и оранжевые молнии, – закончил описание мальчик. – Так что это, Петрович?

– Силовой купол, – высказав это предположение, Петрович принюхался. В воздухе отчетливо пахло озоном. – Отгородились, сволочи, от всего мира…

Он достал из кармана мобильник.

Вой сирены проникал под землю, наполнял гулом бетон переходов, по которым мы, срывая дыхание, бежали вслед за крысозавром и Хельгой. Ее не блещущие здоровьем сородичи отстали еще пять поворотов назад и уже вряд ли нас догонят. Весь их боевой дух, раззадоренный пламенными речами Заура, свелся на нет, как только подземелье тряхнуло и свет в лампах замерцал, грозясь и вовсе погаснуть. Я ни в чем их не винил, я всего лишь старался не свалиться с ног и не врезаться на очередном повороте в стену.

Погруженный в себя, я лишь краем глаза следил за окружающей обстановкой. На стенах – сплетения кабелей, стоваттный свет из-под пыльных плафонов слепил мне глаза, под каблуками ботинок хлюпали лужи, а пахло в коридорах плесенью и пылью одновременно… Мыслями я был далек от всего этого. Ведь мое запястье приятно грели часы «Bregguett». Для непосвященных они – кусок золота со стрелками, лишь дважды в сутки показывающими правильное время, а для меня…

Что это для Максима Краевого?

И рад ли я тому, что это открылось мне? Рад?!

От станции метро, на которой мы укрылись от гарпий и «блинов», до подземных коммуникаций стадиона рукой подать, заверила нас Хельга.

Оскользнувшись на луже, я упал на колено. Рыбачка, бежавший чуть сзади, помог мне подняться. При этом он едва не уронил свой любимый дробовик в затхлую рыжую воду.

Я поднажал, но колено болело, поэтому мой спринт превратился в рваные прыжки с подволакиванием ноги. Как же не вовремя, а?! Ведь теперь я знал, что предвещало землетрясение и почему воет сирена. Надо спешить. Иначе будет поздно!..

За очередным поворотом меня поджидал палач. Похоже, он специально отстал, чтобы притаиться в засаде. Только я выскочил на него, он вцепился мне в горло, повалил на пол. Упав, я основательно приложился затылком, едва не вырубившись.

– Там, на Крещатике, ты небось чувствовал себя царем и богом, да, Край?!

Изловчившись, я ударил его кулаком в висок. Пальцы Заура разжались, и я смог прохрипеть в его искаженное от ярости лицо:

– Дружище, ну ты достал уже этой херней!

Второй удар я нанес в челюсть, сбросил его с себя и навалился сверху.

– Ну не был я в Киеве! Никогда не был! – Я ткнул «стечкиным» палачу в грудь, а потом убрал пистолет. Хорошенько двинув по ребрам разок-другой, поднялся. Разлеживаться времени нет.

– Так ты точно не бывал в Киеве? – Заур догнал меня. Видать, то, что я его не пристрелил, посеяло сомнения.

– Да. Точно. Никогда. Сколько еще раз тебе повторить, чтобы ты отстал?!

– А Бабуин откуда тебя знал?

Впереди был длинный коридор, в конце которого нас поджидали Рыбачка, Милена, крысозавр и Хельга. Последняя, тревожно перетаптываясь на месте, высматривала своего любимчика-законника.

– Этот урод затесался в мой отряд в Чернобыле, – выдохнул я на ходу. – Его гнилая сущность быстро проявилась – он крысятничал у своих, поэтому я его прогнал. С тех пор, я слышал, Бабуину не очень-то везло. Не с теми людьми он вступал в сомнительные сделки, мародерствовал и грабил по всей Украине. Наверное, тогда и случилась та перестрелка на Крещатике, о которой ты мне все уши прожужжал.

Быстро двигаться я не мог, и палач воспользовался этим для задушевной беседы:

– И во всех своих неудачах Бабуин обвинял тебя?

– Доходили такие слухи.

Заур задумался вслух:

– «Все из-за Края… Это Край во всем виноват», – так сказал Бабуин перед смертью в подвале. И это вполне могло значить следующее: «После встречи с Краем моя жизнь пошла наперекосяк». Неужели я понял его слова превратно?.. С чего я вообще решил, что ты, Краевой, имеешь отношение… Ослепила жажда мести… Я так долго искал, что готов был кинуться на первого встречного…

– Неисповедимы пути Господни, да, дружище? – я не удержался от подначки в его стиле.

И вот тут палача понесло. Прорвало плотину. Слова лились из него бурным потоком, Заур проглатывал окончания фраз, повторялся, бормотал что-то невнятно… Так бывает, если много лет хранишь в себе тайну, причиняющую боль каждый миг. Тайну, о которой не можешь забыть ни днем, ни ночью, ни в радости, ни в быту.

Он едва не погиб во время Всеобщей Войны Банд. Был бой на Крещатике, и его семья оказалась не в том месте не в то время. Их машину, почти уже выскочившую из зоны разборок, расстреляли из автоматов. Отец и мать погибли на месте. Авто, потеряв управление, врезалось в столб светофора. Руку и ногу Заура, тогда еще совсем мальчишки, зажало между сидениями. Машина загорелась, и рядом плакала его крохотная сестра, пристегнутая к специальному детскому креслу. А он не мог до нее дотянуться, не мог освободить ее. Они должны были сгореть заживо… Дальше Заур говорил что-то совсем уж неразборчиво, упомянул аптечку и то, что его отец был хирургом и потому всегда возил с собой инструменты… Короче говоря, в той бойне Заур сильно пострадал, но все же сумел выбраться из машины вместе с сестрой. Оба обгорели. Волосы на голове Заура больше не росли, но, в общем, он выздоровел. Родственники собрали деньги на протезы – на этом их забота о сироте закончилась. А вот сестра… Она до сих пор в больнице.