Евгений Лукин - Сборник «Щелк!»

Интересные настали в нашей фантастике времена. Роман — плодится, рассказ — вымирает. Лет десять назад в такое даже трудно было бы поверить.

А причина самая обыкновенная — рынок.

Во-первых, рассказом сегодня сыт не будешь. Обдумывается он не менее долго и мучительно, чем роман, а текста в нем — всего-ничего. Кроме того, это — жестокий жанр. В отличие от того же романа промахов автору он не прощает. Тут, как в саперном деле, достаточно одной ошибки.

Во-вторых, рассказ капризен — ему нужен далеко не всякий читатель. Обильно размножившийся ныне пожиратель сериалов, где мысль стоит, а все остальное едет, — прочтя рассказ, обиженно взвоет: «А дальше?..»

А дальше было раньше. Он проглотил текст и, судя по восклицанию, так ничего и не понял. В отличие от грандиозных фантастических эпопей рассказ кончается там, где кончается мысль. Мало того, прочтя его, необходимо приостановиться и задуматься, а это для большинства нынешней публики — острый нож («Я за книжку заплатил, и мне же еще мозги напрягать?»).

Рынок для меня явление страшноватое, но есть у него одна положительная черта: удовлетворив большинство и ища, на ком бы еще заработать, он неминуемо вспомнит о существовании меньшинства. Например, о любителе рассказов, которому тоже читать хочется.

Я давно уже подумывал о сборнике, состоящем целиком из так называемых «произведений малой формы». Проще говоря, из рассказов и коротеньких повестей.

Под одну обложку все это, естественно, не влезло, так что возможна и вторая книга. Не мудрствуя лукаво, я расположил вещи в обратной хронологии и разбил сборник на два раздела: один — написанное в одиночку, и два — написанное в соавторстве с Любовью Лукиной.

Так что добро пожаловать в затерянный жанр!

Сергей Пепельница, скромный, невыдающийся однофамилец великого украинского изобретателя, с хрустом захлопнул дверцу выключенного за ненадобностью холодильника и прислушался к ноющему посасыванию в желудке. Не было уже никаких сомнений: гибла Россия. Гибла безвозвратно. Он понял это еще вчера — сразу же, как только у него кончились деньги. Точнее, сам прикончил — впустую, по-глупому…

Не хотелось бы, конечно, скатываться до скабрезности — и тем не менее стоял конец апреля. Форточка в кухне была распахнута. Внизу бормотал овощной базарчик да слышалась лениво-разухабистая гармоника. Это музицировал известный всему району анархист Гриша. День-деньской сидел он на своем матерчато-проволочном стульчике под черным махновским знаменем и торговал отнюдь не зеленью, но партийной прессой, наигрывая между делом подрывные мелодии, сопровождаемые не менее подрывными текстами:

Эти простые и правильные слова откликнулись в Пепельнице такой страстью, что он тихонько зарычал и медленно скрючил пальцы обеих рук, то ли норовя мысленно придушить кого, то ли взяться за рукоятки воображаемого пулемета.

С ужасным лицом Сергей покинул кухню и почти уже достиг порога неприбранной своей комнатенки, когда почувствовал вдруг, что в доме присутствует кто-то посторонний. Испуганно замер. Голод, скорбь и гнев как рукой сняло. Грабители?.. Между прочим, вполне возможно. Второй этаж, шпингалеты на окнах поломаны и не задвигаются. Однако уже в следующий миг Сергей расслабился, а на устах его возникла и зазмеилась язвительнейшая улыбка. Грабители… Ах как кстати! Сейчас он войдет и спросит их (этак иронично, устало): «Ну и что вы здесь собираетесь грабить?..»

Затем улыбка сгинула. Грабитель-то нынче пошел — какой? Обкуренный, отмороженный, видиков обсмотревшийся: обидится чего доброго да шмальнет! Их ведь сейчас хлебом не корми — дай только курок спустить. Сергей поколебался и — будь что будет! — заглянул в комнату.

По ветхим обоям бродили блики, а возле хромого кресла (единственного предмета роскоши, не вывезенного женой после развода) стоял некто светлый, стройный и с крыльями за спиной. Вполне естественно, что Пепельница остолбенел, ибо ангела он зрил воочию первый и скорее всего последний раз в жизни. В земной, разумеется…

«По мою душу!.. — грянула догадка. — Почему так рано?.. Мне же и сорока нет…»

Но тут видение мигнуло и кануло, успев пробормотать что-то вроде: «Надо же как не вовремя…» — лишь светлые блики, тускнея, продолжали бродить по стенам… Померещилось с голодухи?.. Да нет, какая голодуха! До голодухи вроде бы еще далековато…

Пепельница взялся было за приостановившееся на полутакте сердце, когда, к ужасу его, ангел возник снова.

— Вы… за мной? — выдохнул Сергей, собираясь малодушно лишиться чувств.

Ангел смотрел неприязненно.

— Скорее к вам, нежели за вами, — помедлив, промолвил он, затем указал хозяину на стул, сам же опустился в кресло. — Я — ваш ангел-хранитель, — сухо представился он.

Вообще-то на кресло это садиться не стоило, о чем Сергей обычно предостерегал любого гостя. Однако ангелу, судя по его исполненной небрежного достоинства позе, кажется, было наплевать на аварийное состояние мебели.

— Хранитель?.. — пролепетал Сергей, оседая на стул. — И вы меня будете… хранить?.. Я что-нибудь вчера хорошее сделал, да?..

Небесный посланник утомленно вздохнул и покачнул нимбом, как бы дивясь наивности хозяина квартиры.

— Крестились вы вчера… — укоризненно молвил он.

Сергей припомнил — и обмяк. Действительно, вчера…

Вчера, болтаясь в тоске по городу, безработный Пепельница забрел в недавно восстановленную церковку, на дверях которой висела бумажка: «Крещение — с 12». Призадумался, пересчитал наличность и, бесшабашно махнув рукой, стал в очередь к лотку…

Деньги, потраченные им на крестик и свидетельство, были последние, поэтому таинство запомнилось Сергею до мельчайших подробностей.

Моложавый поп разбойничьего вида прожег темным цыганским глазом собравшихся перед купелью, потом велел повернуться к западу и хором отречься от сатаны. С сатаной Пепельница дела никогда не имел и отрекался с легким сердцем. Кстати, он и раньше подозревал, что владыка зла обитает где-то на западе.

Гвалт в церкви стоял невообразимый. Детишки при виде попа начинали верещать и извиваться в руках у крестных, очевидно, принимая батюшку за врача в черном халате, а кисточку в его руках — за шприц. Позже, однако, Сергею объяснили, что это из детишек таким вот образом выходили бесы, которых они уже успели где-то нахвататься.