Эми Тинтера - Ребут

« Ты пытаешься убить нас? »

Я сглотнула при звуке голоса моей матери, прозвучавшем в ухе.

— Это действительно все, что я помню.

Каллум сделал глубокий, судорожный вдох.

— Мне жаль.

Его лицо исказилось от ужаса.

— Жаль, что спросил? — спросила я со смешком.

— Конечно нет.

— Итак, мы можем сделать это, если хочешь, но рубашка должна остаться, — сказала я, скрестив руки на груди.

Он засмеялся. Он увидел мое смятение и попытался остановиться, но другой смешок вырвался из его рта и он покачал головой.

— Нет, — сказал он, заправляя прядь моих волос за ухо и нежно целуя в щеку. — Думаю, я буду ждать, когда ты проявишь немного больше энтузиазма, чем “мы можем сделать это, если хочешь.”

Он снова усмехнулся.

Мои щеки вспыхнули, и я сосредоточила свое внимание на полу.

— Ох. Нет, это не было…

— Все в порядке. — Он коснулся губами моего лба и соскользнул с кровати. — К сведению, я даже и не планировал это.

Я хотела раствориться на полу. Стать большой кучкой ярко-красного, расплывчатого ребута.

— Я могу поспать в комнате моих родителей, — сказал он.

Я быстро схватила его за руку.

— Нет, не мог бы ты остаться?

Я все еще хотела приблизиться к нему, даже если не была готова к близости с ним.

— Конечно.

Он был доволен моей просьбой; я могла видеть это в его глазах, когда он забрался в кровать.

Я скользнула к нему и поспешно придвинулась ближе, пока он не обнял меня. Я прижалась лицом к его груди, и он наклонился, коснувшись губами моего уха.

— Когда мы займемся сексом, то этой ерунды “не-снимай-мою -рубашку” не будет.

— Но…

— Нет, извини. Меня не волнуют твои шрамы, да и тебя тоже не должны волновать. Все или ничего.

— Тогда ты можешь ничего не получить.

— Ради Бога. Ты не способна долго мне сопротивляться.

Я засмеялась и запрокинула голову вверх, чтобы поцеловать его. Он сильнее прижал меня к своей груди, когда наши губы встретились, и на мгновение я подумала, что он может оказаться прав.

 — Рэн. — Дыхание Каллума защекотало мне ухо, и я пошевелилась, коснувшись лбом его груди. — Солнце садится.

Я открыла веки и обвела взглядом комнату, залитую оранжевым светом. Кожа Каллума была яркой и имела почти человеческий блеск.

Я вытянула ноги на мягких простынях. Пушистая ткань стеганого ватного одеяла была сжата в моей руке под подбородком. Я была внутри облака — роскошного, игристого облака, в которое было погружено мое тело на мягкой постели, мягче всего, что я когда-либо испытывала. Облако пахло Каллумом. Мылом, пряностями, теплом и безошибочным намеком на запах ребута.

Он отодвинул волосы с моего лба и коснулся губами кожи, заставляя горящую тропинку по всей коже спускаться к моей шее.

— Мы скоро должны выходить.

Его темные глаза встретились с моими, и я не видела смысла в том, чтобы пытаться спрятать свой страх.

Он уже увидел его. Его большой палец растирал огонь по моей щеке и его твердый взгляд говорил о том, что он не возражал против моего страха.

Я кивнула, но не сдвинулась с места. Я бы скорее осталась с ним в постели на всю ночь, на весь день, на всю неделю.

Забыть про дочь Лэба, забыть несуществующую резервацию, забыть все, кроме его рук и улыбки.

Но он дрожал. Его пальцы дернулись на моей коже, и он откатился в сторону, свесив ноги с края кровати. Он бросил быстрый взгляд на свои дрожащие руки, прежде чем потянуться к своей одежде.

Паника, вырвавшаяся из моей груди, от которой у меня перехватило дыхание, заставила меня прижаться лицом к кровати в страхе, что я закричу.

— Может быть, у меня есть для тебя рубашка поменьше, — сказал Каллум, спрыгнув с постели и пересекая комнату к своему шкафу. — Что-нибудь, что я носил в четыре года.

Я засмеялась напротив матраса, садясь и отбрасывая панику прочь с моего лица. Она сидела у меня в груди, настойчивая и насмехающаяся.

— По крайней мере, в семь лет, — возразила я. — Я не такая маленькая.

— Вот, — сказал он, бросая мне светло-синюю рубашку. — Она все еще будет тебе велика, но, может быть, ты сможешь завязать нижнюю часть.

Он покинул комнату, чтобы переодеться, и я натянула свои собственные штаны и его рубашку, доходящую мне до середины бедер. Я пыталась завязать узел с помощью дополнительного материала, но, в конце концов, сдалась и заправила ее внутрь своих штанов. Я взяла черный свитер, который он бросил на стул для меня, и улыбнулась, натягивая мягкую ткань через голову.

Каллум вернулся и положил электронную рамку и маленькую камеру в сумку, а так же несколько предметов одежды.

— Мы можем пойти и проверить не оставили ли мои родители еду, но я очень сомневаюсь в этом, — сказал он, закрывая сумку и перебрасывая ее за спину.

На кухне было пусто, за исключением нескольких оставленных, разбитых тарелок. Каллум пожал плечами и протянул мне руку.

— Готова?

Конечно нет.

— Готова, — сказала я, беря его за руку.

Я оглянулась в последний раз, когда мы направлялись по коридору в гостиную. Каллум, казалось, прилагал все усилия, чтобы не смотреть, удерживая свой взгляд на полу и открывая переднюю дверь для меня. Температура упала на несколько градусов с прошлой ночи, и вечерний воздух был промозглым. Даже Каллум вздрогнул.

— Одна остановка и мы пойдем дальше, — сказал он, указывая на соседний дом. — Мне нужно узнать, куда уехала моя семья.

— И что мы собираемся сделать? Постучаться и спросить?

— Ага, — сказал он, потянув меня к задней части дома.

Он постучал в окно, прежде чем я успела возразить.

Шторы раздвинулись, и оттуда выглянул человеческий мальчик не намного моложе нас, который издал вопль и закрыл их при виде нас.

— Эдуардо! — закричал Каллум. — Мне просто нужно узнать, куда пошли мои родители и Дэвид!

Эдуардо выглянул снова, вытаращив глаза и уперевшись лбом в стекло, разглядывая нас.

— Каллум?

— Да.

— Это плохо?

Вопрос мог означать многое, но Каллум кивнул.

— Да. Это плохо.

От дыхания Эдуардо запотело окно, когда он зажмурился от ужаса.

— Ты сбежал?

— Да. Ты не знаешь, куда ушла моя семья?

— По словам моей мамы в Тауер Апартментс.

— Спасибо, — сказал Каллум, отступая на шаг.

— Подожди, — сказал Эдуардо, толкнув окно. Каллум отступил еще на один шаг. — Какой твой номер?

— Двадцать два, — сказал он, протягивая запястье.

Эдуардо хмыкнул.

— О, прелестно.

Я засмеялась, и Каллум улыбнулся мне.

— Кто это? — спросил Эдуардо.

— Рэн. Сто семьдесят восемь. Не называй ее прелестной.

— Сто семьдесят восемь! — слишком громко воскликнул Эдуардо. — Ради всего святого!

— Спасибо, — сказал Каллум, подталкивая меня к себе и начиная отворачиваться.