Валентин Егоров - Ас Третьего рейха

Едва я посадил машину и еще не успел отереть пот со лба, как к моему истребителю набежал народ. Были там и представители местного городского управления тайной государственной полиции, которых весьма интересовало, почему это я без всякого предупреждения столько времени летал над городом. Меня настолько возмутило это наглое и беспочвенное обвинение, к тому же не станешь же гражданским лицам объяснять цель и задачу маневров, совершающихся над Оснаабрюкке, так что я грубо отослал их обращаться за информацией в штаб полка. Не моя обязанность информировать всех заинтересованных лиц о предстоящем вылете или пролете над городом.

В тот момент я не обратил особого внимания на эту пустую стычку и тут же забыл о ней. А затем меня вопросами атаковали инженеры-техники всех эскадрилий по поводу бесшумной работы отремонтированного двигателя истребителя. Мне ничего не оставалось делать, как вину за это с положительной точки зрения, разумеется, возложить на золотые руки своего инженера-техника обер-лейтенанта Норта. В этот момент Норт стоял невдалеке, он то краснел от видимого удовольствия из-за моих похвал, то страшно бледнел, пытаясь вспомнить, как работал прошлой ночью. Тут я понял, что эти коллеги Норта наверняка, чтобы выпытать у него секрет «золотых рук», подвергнут его испытанию. Поэтому, пользуясь имеющейся возможностью, набросил на него и на себя «полог тишины» и в доли секунды сплел и наложил на Норта заклинание, по которому он во временное пользование получил конкретный набор знаний о нанотехологиях и о методике их применения, а также я выделил ему в подчинение пару-тройку туменов наномеханизмов. Только я успел наложить это заклинание, как инженеры-техники, захватив с собой ошеломленного Норта, покинули стоянку моего истребителя. А я решил переговорить с пилотами своей эскадрильи, обменяться с ними мнениями. Парни расселись, и мы в спокойной обстановке начали разговаривать. Я поделился своими соображениями по поводу того, что отметил в полете, и мы принялись обмениваться мнениями.

Кроме того, пришло время выбрать себе ведомого. Еще перед моим вылетом со мной связался подполковник Арнольд Цигевартен, новый командир полка и мой старый товарищ, и предложил мне, чтобы я остался его ведомым, потому что между нами уже установилось взаимопонимание и то, что называется «мы уже слетались». Правда, он не скрывал, что теперь, в новом ранге, ему вряд ли придется много летать. Конечно, я согласился выступать в качестве ведомого подполковника Цигевартена, когда тот будет совершать боевые вылеты, но в то же время мне и самому, как старшему летчику-истребителю и командиру эскадрильи, требовался свой ведомый. Истребительная авиация Люфтваффе уже в середине тридцатых годов прошлого века во время гражданской войны в Испании вела воздушные бои парами и тем самым весьма эффективно проявила себя в испанском небе, в то время как штурмовая и бомбардировочная авиация Германии сохраняла звенья из трех самолетов. Моя эскадрилья имела три звена — двенадцать самолетов-истребителей. Когда вчера мне представляли летчиков первой эскадрильи, то их насчитывалось двенадцать человек, все они уже давно работали в парах и хорошо слетались. Прежний командир эскадрильи мало вылетал на боевые задания и не имел постоянного ведомого, всякий раз менял их в зависимости от предстоящего задания. Но в те времена военные действия авиации на Западном фронте велись не столь активно, второй фронт еще не был открыт, поэтому офицеры Люфтваффе позволяли себе воевать, особо не руководствуясь уставом несения военной службы и особо не загружали себя участием в военных действиях. Служба на Западном фронте, в отличие от службы на Восточном фронте, многими боевыми офицерами часто рассматривалась как отдых на курорте. Но я всем сердцем чувствовал, что все это в ближайшее время изменится и наступят трудные времена и на Западном фронте. Поэтому наличие опытного и надежного ведомого я рассматривал как возможность выжить в любом бою.

К этому времени я уже более или менее определился со своим выбором, пригляделся к одному молодому лейтенанту, который только что окончил бременское летное училище. Он был приписан к нашему полку в качестве летчика-стажера и еще не был зачислен младшим летчиком ни в одну из эскадрилий полка. Подполковник Цигевартен, похоже, имел другое мнение относительно этого лейтенанта-стажера, поэтому долго не соглашался переводить его в мою первую эскадрилью. Но когда я пообещал ему из этого тщедушного сосунка вырастить настоящего летчика-истребителя, своего ведомого, то подполковник смягчился и уступил мне. Таким образом, численность моей эскадрильи увеличилась на одну пару, сейчас в ней было семь пар истребителей, в то время как в остальных эскадрильях по-прежнему оставалось по шесть пар.

День пролетел быстро, и уже совсем стемнело. Взлет на учебной спарке, выполнение задания в учебной зоне, посадка и взлет с новым вторым пилотом. Снова взлет и снова посадка — и так до бесконечности, пока я не слетал в учебную зону со всеми летчиками своей эскадрильи. На первый взгляд может показаться, что это простая работа: сиди себе спокойно в спарке, в кресле второго пилота, и наблюдай, как работает первый пилот, не вмешивайся в его управление истребителем, но на деле такой труд требует хорошей сосредоточенности и забирает много физических сил, да и психологически это не просто. Иногда хотелось выругаться на манеру пилотирования, взять ручку в руку и самому показать, что и как надо делать. Но каждый вывезенный мною пилот обладал свойственной только ему манерой управления истребителем, и мне приходилось держать себя в руках. Каждый раз в промежутках между полетами я вылезал из кабины на крыло истребителя, насквозь взмокший. И снова полет с очередным пилотом! После окончания тренировки наша эскадрилья строем направилась в полковую столовую на ужин и громко распевала песню «Лили Марлен», я же плелся сбоку, едва переставляя ноги и думая, как бы не свалиться на землю на глазах у всех офицеров полка.

Когда мы пришли на ужин, столовая уже опустела, только в дальнем углу подполковник Цигевартен и майор Киммель неторопливо доедали свои порции. Нас обслуживали две девушки, русские переселенки, они уже неплохо знали немецкий: принимая у нас заказ, ни разу не оговорились и не ошиблись в названиях блюд, а между собой болтали только по-русски. В какой-то момент я обратил внимание на то, что неплохо понимаю, о чем они говорят. Но самым примечательным было то, что Зигфрид Ругге, прослужив на Восточном фронте почти два года, так и не научился русскому языку. После всего этого можно было сделать вывод, что это я, а не Зигфрид понимал этот язык. Следовательно, я могу заключить, что в одной из своих прошлых жизней, когда я путешествовал между звездами, русский язык был моим родным.