Алексей Ивакин - На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую

– Замполит!

– М-м? – подскочил тот от неожиданности.

– Ты там чего карябаешь в блокнотике своем?

Яша покраснел. Он вообще краснел по любому поводу, что доставляло Харченко особенное удовольствие.

– Никак доклад в политотдел фронта строчишь по старой-то привычке?

– Да что вы, товарищ майор? То есть никак нет…

– Ну, и что ж тогда?

Яша покраснел еще больше.

– Девке, что ль, какой пишешь? Так на то сеансы грависвязи бывают. Да и откуда у тебя тут девка-то? Неужто успел уже отметиться? – добродушно заржал он.

– Я это…

– Ну что телишься, как кошка перед родами!

– Я гимн нашего батальона сочиняю, товарищ майор.

– Чего? – Харченко удивился так, что брови едва до края волос не поднялись.

– Гимн…

– А чем тебя «Интернационал» не устраивает? Или новый Гимн Советского Союза?

– Так мы же сейчас не в Советском Союзе…

– Замполит! Ты мне это брось. Где мы, там, стало быть, и Советский Союз. Мы на самой его передовой были, есть и будем. Понял?

– Понял… Но хотелось и нашу собственную песню сочинить.

– Нашу песню… Ладно, пусть будет наша песня. Споешь, что ты там насочинял?

– Я еще с мелодией не совсем, товарищ майор… Да и со стихами пока тоже не очень.

– Пой, Финкельштейн, не стесняйся, – поддержал особиста развалившийся на удобном эргономичном диване Ильченко. Как-то так получилось, что в последнее время между офицерами батальона образовалась более неформальная обстановка, нежели там, в прошлом. Никто не вскакивал, когда входили старшие по званию, но особо и не фамильярничал, конечно.

– У меня со слухом проблемы, тащ…

– А я тебе, как старший по званию, приказываю. Ага?

И Яша запел. Слуха у него действительно не было, зато голос оказался басовитым:

Внезапно Харченко перебил его:

– «Мы – молодая гвардия рабочих и крестьян!»

Парень замолчал, недоуменно захлопав глазами.

– Замполит! Ты ж песню из кинофильма спер! Помнишь, картина такая была, «Как закалялась сталь», называлась?

Яша смущенно прогудел в ответ:

– Ничего я не пер, то есть не крал, тащ майор, говорю ж, просто слуха нет…

Харченко отмахнулся:

– В общем, ты это… Гимн – идея хорошая, считай, я одобрил. Слова давай сочиняй, а с музыкой чего-нибудь придумаем. В батальоне и баянистов, и гитаристов хватает. Да и у местных с музицированием все в полном ажуре. Ладно, ты сначала весь текст представь, а уж там разберемся.

Финкельштейн кивнул и снова зачеркал стилусом по поверхности планшета, а майор Харченко, плюхнувшись в кресло, стал блаженно внимать волшебным звукам ансамбля «Битлз»…

Корабль плыл в глубинах гиперпространства. Здесь не было звезд и планет, не было вечных странников космоса – метеоритов, не было туманностей и Галактик, здесь вообще ничего не было. Кроме пробивающего себе путь в n-мерности пространства-времени самого этого корабля, крошечной по космическим меркам песчинки жизни. Внутри этой песчинки вовсе уж микроскопические искорки жизни занимались смешными с точки зрения Вселенной делами.

Если, конечно, у Вселенной есть точка зрения.

Например, сейчас одна из искорок шагала по кораблю и весело напевала нечто совершенно немыслимое для этого места и этого времени:

Действительно, ну какая может быть боль у идущего по космическому кораблю начальника особого отдела отдельного штурмового батальона майора Харченко? Точнее, уже полнокровного корпуса? Все идет по плану, так к чему канувшие в лету Аргентины с Ямайками?

Особист шел в отсек управления. Он и комбат были единственными из пассажиров огромного корабля, некогда – скоростного грузопассажирского лайнера «Мечта», у кого имелся допуск в ходовую рубку.

Капитан корабля – он и в море, и в космосе «первый после Бога». Может женить, может за борт выкинуть. Впрочем, нет, этот не выкинет. Не сможет, ибо прошел курс генетической модерации, разумеется. Упакует в госпитальный отсек, погрузив до прибытия в анабиоз. В чем ему лично Харченко и поспособствует с удовольствием, если что. Демократия – она хороша в собственном многоэтажном особняке, когда в руке бокал старого вина, перед тобой потрескивает горящими поленьями камин, в укутанных пледом ногах дремлет породистый пес, а на коленях – не менее породистый кот. Когда дети разогнаны по комнатам заниматься уроками, а красавица-жена воркует голубкой у плеча. Когда рабы… тьфу, то есть роботы, конечно же, роботы! – рубят уголек, вкалывают на заводах и орошают поля. А в море и космосе демократии не бывает. Так что капитан корабля прав. Всегда прав, и это не обсуждается.

И пусть весь батальон завидует двум майорам, что получили право побывать в святая святых и полюбоваться на настоящее звездное небо. Корабль вот-вот вырвется из неизученной до конца даже самими разработчиками теории гиперпрыжков и технологии гипердрайва изнанки космоса. Или не изнанки, а многомерного непостижимого Ничто. Да, и так бывает. Человечество научилось достигать дальних звезд, за считаные часы или дни покрывая немыслимые расстояния в сотни, тысячи и миллионы световых лет, но так до конца и не поняло, каким именно образом. Впрочем, это уже никому не нужная лирика, в чистом виде интересная лишь теоретикам-ученым. Голые практики, как, впрочем, и авантюристы, довольствовались самим фактом возможности межзвездных прыжков.

Вот к моменту выхода из прыжка и торопился Харченко. Когда еще доведется полюбоваться на настоящие звезды? В рубке он тихонько уселся в свободный ложемент, стараясь никому не помешать. Впрочем, на него никто и не обратил внимания. Люди занимались своими делами. Одна навигационная команда штурманов – пять человек Компьютеры компьютерами, но даже самую сверхнадежнейшую и многократно продублированную технику нужно контролировать. Человеческий фактор, ага. В этом Харченко ничего не понимал, но подозревал, что электроника – это та же механика, даже если она электронная по сути. Ну, примерно так. В том смысле, что если она сходит с ума, то всегда в самый неподходящий момент. А команда управления? Еще десять пилотов.

Собственно говоря, это была не просто рубка, а именно центр управления полетом. Харченко завороженно следил за синхронной работой людей, каждый из которых замер на своем посту перед объемным 4D монитором. Вроде бы все по отдельности, но одной командой. Майор вообще любил наблюдать за людьми. Нет, именно просто наблюдать… безо всякой, так сказать, профессиональной надобности или хрестоматийной особистской подозрительности. Ему просто это нравилось. Интересно же, разве нет? Люди вообще интересные, особенно когда не знают, что за ними наблюдают.