Алексей Ивакин - Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны

– Эйкуменской, согражданин Крупен…ников, – с трудом, но вполне правильно произнес Маурья непривычную фамилию. – Эйкумена – это…

– Земля [2]… – понимающе кивнул комбат. – И колонии. Я в курсе, спасибо…чки. Ну, а я тут при чем? И бойцы мои? Нет, что от смерти нас спасли, за то, конечно, спасибо, но вот дальше? Непонятка какая-то возникает. На эксперимент это не слишком похоже, тогда зачем?

– Но, согражданин…

Автарк сделал паузу, видимо, ожидая от собеседника какой-то реакции, однако тот промолчал. Обращение «гражданин», пусть даже и с приставкой «со», у Крупенникова очень даже прочно ассоциировалось с особым отделом и такой серьезной аббревиатурой, как СМЕРШ, и особого восторга не вызывало. Вот Харченко б сюда, и пусть разбирается, кто тут гражданин, а кто совсем наоборот товарищ. А он ни разу не особист, он просто комбат, чего уж там… «Ачоа», как говорил, помнится, его бывший ординарец Иванов – где он сейчас, поди, узнай? Может, и погиб уже, война, она ж такая штука, переменчивая, что сорок первый, что сорок четвертый, а своей пули или осколка не услышишь. Э-эх…

– Но, согражданин, – повторил Маурья совершенно растерянным голосом. – Разве наши ученые не снабдили вас никакой информацией? Вы что, ничего не знаете о том, что происходит?! – выглядел Глава республики совершенно несчастным.

– Представьте себе, ничего, – равнодушно пожал плечами Виталий.

– Странно, я считал, что… впрочем, ладно, – Автарк вытащил портсигар, достал тонкую коричневую сигарету и прикурил от массивной настольной зажигалки. Спохватившись, предложил Крупенникову, извинившись, впрочем, что сигареты безникотиновые и явно не доставят гостю ожидаемых ощущений. Майор лишь махнул рукой, вытащив из кармана презент особиста, помятую пачку «Беломора». Закурил, с наслаждением выдыхая дым – считай, почти неделю и не курил! Маурья принюхался к сизому дыму дрянного табака и немедленно закашлялся. Виталий пересел в соседнее кресло.

– Так вот, согражданин, – несколько успокоившись, Автарк продолжил. – Ходить вокруг да около, как говорили наши предки, я не стану, скажу сразу. Мы погибаем.

– Кто это «мы»? – осведомился майор, стряхивая пепел в стоящую на краю стола пепельницу.

– Все мы. Все человечество. Сама наша раса!

– С чего вдруг? – на самом деле Крупенникову было просто до жути интересно, но он тщательно скрывал это деланым равнодушием.

– Из глубин космоса пришли ужасные монстры, которых мы называем ящерами. На данный момент мы уже потеряли несколько десятков дальних планет-колоний, и остановить эту чудовищную напасть нам, увы, не под силу… – Маурья неожиданно подумал, что говорит слишком уж патетически, словно на выступлении в Сенате, и смущенно осекся. Уж больно не соответствовали произносимые им высокопарные слова выражению лица этого странного человека, пришельца из далекого и уже забытого прошлого, предка . Человека, от которого, возможно, зависело ныне само будущее существование человечества…

– А чего ж не под силу-то? – Виталий затушил папиросу и откинулся на спинку кресла. – Насколько я понимаю, с технологиями и космофлотом у вас полный порядок? Что ж не дали этим самым ящерицам по рогам?

– Мы не можем, – с трудом выдавил Автарк. – Понимаете, мы не умеем воевать… Нет, даже не так. Мы не можем воевать , человеческая раса лишилась своей врожденной агрессивности… само понятие убийства для нас противоестественно и глубоко запретно…

– Чего?! Это… как?!

Сказать, что привставший в кресле Крупенников удивился, значило б не сказать ничего.

– Еще в прошлом веке, осознав желание окончательно объединиться, оставив за спиной все былые распри и раздоры, человечество осознало и нечто иное: сделать это, оставаясь прежними, невозможно! – краем сознания Маурья замечал, что снова говорит излишне выспренно, но остановиться уже не мог. – И тогда, после более чем долгих и тяжелых споров и множества сомнений, мы решились изменить саму человеческую природу, раз и навсегда ограничив собственную агрессивность! И настал, как мы совершенно искренне считали, золотой век…

– Ошиблись? – без особой, впрочем, язвительности осведомился Крупенников.

– Видимо, да. Знаете, представители многих религиозных конфессий выступали категорически против вмешательства в человеческую сущность, на этой почве даже произошло несколько последних в нашей истории массовых беспорядков, но голос науки оказался более убедительным… к сожалению.

– Ну и как вы это, гм, сделали?

– Генная инженерия и психогенетика. «Выключение» гена так называемой «горячей агрессивности», при сохранении в прежнем виде генов инструментальной агрессии. Вы ведь знаете, что такое геном? – подозрительно переспросил Автарк. Замешкавшись на долю секунды, Виталий кивнул:

– Да, совокупность генов, отвечающих за все свойственные homo sapiens…

– Прекрасно, – перебил его Клаус Маурья. – Вот именно так мы и сделали. В результате прекратились войны, сошли на нет преступления против личности. Само существование армий потеряло всякий смысл, а система исполнения наказаний ныне ограничивается экономическими санкциями, поражением в правах и электронным контролем. Конечно, все это происходило не сразу, потребовались годы, десятки лет, но…

– Но потом пришли ящерицы, и золотой век внезапно и вполне предсказуемо закончился, – хмыкнул Крупенников. – Ладно, все понятно, подробности ни к чему. Что это за ящеры и чего они хотят?

– Чего? – каким-то излишне, что ли, трагическим тоном пробормотал Автарк. – Вы не против, если я сначала покажу вам небольшой фильм? Это единственная имеющаяся у нас запись… э-э… действий ящеров в настоящее время.

– Давайте, – согласился майор.

– И… вы не против, Виталий, – Маурья впервые назвал его по имени, – если на время просмотра я вас покину? Поверьте, мне будет весьма тяжело увидеть ЭТО еще раз…

Не дожидаясь ответа, Автарк протянул руку к настольному коммуникатору и коснулся нескольких клавиш. Свет потух, а на окна опустились непрозрачные экраны, погружая помещение в темноту. Маурья торопливо вышел из кабинета. Несколько секунд спустя одна из стен подернулась короткой муаровой рябью, завесившись невесомой пеленой развернувшегося голографического экрана – с этим термином комбат был знаком. Затем появилось изображение, не слишком четкое, но вполне различимое, чтобы в полной мере осознать всю поистине фантасмагорическую мерзость происходящего. Звука не было, но сопровождавшая видеоряд тишина, впрочем, лишь усиливала жуткое впечатление от происходящего на голоэкране…

– Теперь вы всё понимаете, согражданин? – трагическим голосом спросил вернувшийся после окончания просмотра Автарк.