Роберт Черрит - Наследник дракона

Флоримель замолчала. Тишина длилась так долго, что, будь на месте бабушки любая другая женщина, Констанция решила бы, что она заснула. Наконец, Флоримель как ни в чем не бывало продолжила:

— Теперь мы можем объявить, что ты, Констанция Курита, больше не студентка. Ты выдержала испытание. Прими наши поздравления, юкуренша Констанция. Этот восход солнца ты встретишь уже в ранге адепта — то есть посвященной — Ордена Пяти Колонн.

От всего происходящего у Констанции помутилось в голове. Оказалось, очень непросто долго просидеть в полном безмолвии, затем услышать об исполнении желания, услышать поздравления. Она так долго готовилась к этому моменту, все не верила, что достойна стать послушницей — и на тебе! Все случилось в одночасье…

— Дитя, ты хотела что-то сказать? — улыбнулась Флоримель.

— Я в изумлении, — после некоторой задержки ответила девушка. — Неужели мне удалось так скоро достичь цели?

Флоримель помрачнела.

— Сегодняшняя ночь — только начало. Впереди тебя ждет долгий и трудный путь. Ты пока еще ничего не достигла, разве что заслужила право сделать следующий шаг. Посвященному далеко до совершенства. Собственно, наш идеал — это не цель, не заветная точка, а процесс, постоянное согласование своих возможностей и поступков с требованиями быстротекущей жизни. Честь — вот что можно было бы назвать искомым. Ее ищут и находят только в пути. Если ты когда-нибудь, хотя бы на мгновение, сочтешь себя совершенной, значит, мы ошиблись в тебе. Но я верю, ты нас не разочаруешь.

— Благодарю за доверие, дзёкан Флоримель, — ответила Констанция.

В комнате послышалось странное дребезжание — это засмеялся Давлин Ода.

— Тебе следовало как-то побогаче, порадостней, что ли, выразить свою благодарность, Констанция-сома, — сказал монах.

Девушка бросила быстрый взгляд на шудочо. Тот был, как всегда, невозмутим, что он хотел сказать подобным замечанием, разгадать было трудно. Она повернулась к бабушке.

Флоримель чуть заметно кивнула, в ее глазах по-прежнему теплилась заботливая доброта. Затем она обратилась к монаху:

— Ода-кун, вы куда ближе знаете свою подопечную. Едва ли я могу выказать к ней большую терпимость и доброту, чем вы. Не желаете что-либо добавить?

— Обязательно, дзёкан. — Ода, сидя на коленях, поклонился Флоримель.

Выпрямившись, он дерзко глянул на Констанцию. У девушки сердце упало. Голос наставника стал резким, неприятным.

— Это правда, — обратился он к Констанции, — что с восходом солнца ты теперь юкуренша, но с заходом солнца ты должна будешь покинуть орден.

— Что?! — Глаза у девушки расширились.

— Скорблю, но это необходимо. Сегодня, после захода солнца, ты уйдешь из ордена.

Опять наступила тишина. Сколько она длилась на этот раз, Констанция сказать не могла. Она долго изучала выражение лица монаха, словно пытаясь отыскать причину такого странного заявления. Затем повернулась к двоюродной бабушке. Вот когда ее сердце сжал страх — в глазах Флоримель она прочитала ту же непреклонную решимость.

— Он выразился достаточно ясно, Констанция, — сказала Флоримель. — Если собираешься сделать следующий шаг, тебе следует оставить орден.

Хранительница замолчала. Никто не решался нарушить безмолвие, пока она сама не подаст голос…

— Сим, в присутствии Давлина Оды, магистра Пяти Колонн, я объявляю тебя своей преемницей на посту Хранительницы чести дома.

— Что?!

Констанция даже зажмурилась, выкрикнув этот вопрос. Теперь она уже ничего не понимала, голова совершенно пошла кругом. Она не знала, что сказать, куда только подевались находчивость, бойкий язычок. Эти качества она нередко проявляла в суде. Отец называл подобную бойкость проявлением «адвокатского сознания».

Опять все в комнате замерло, на этот раз ненадолго. Констанция переборола смущение и спросила:

— Как такое может быть? Я не достойна! Я просто не готова!..

— Конечно, не готова. Пока. — Голос Флоримель смягчился. — Я сделала это заявление потому, что, как ты сама понимаешь, молодость мне не вернуть, и времени осталось мало. Для всех, кто находится за стенами этой комнаты, ты останешься моей компаньонкой, помощницей. Твое положение будет едва ли выше положения служанки. Никто не должен знать, что ты моя наследница. Слышите, Ода-сенсей? Я помогу тебе овладеть всем тем, что необходимо знать на этом посту. Это нелегко, но меня обнадеживает, что большую часть пути ты уже проделала в стенах Пяти Колонн. По отзывам учителей, ты хорошо разбираешься в нашем символе веры, овладела его философской глубиной. Тебе ясны наши цели. Ты прошла курс психологии, разъясняющей смысл нашего образа мышления. Наша задача — сфокусировать эти знания на одном предмете и заняться практическими вопросами.

Заметив, что Констанция никак не может прийти в себя, Флоримель добавила:

— Это хорошо, что ты чувствуешь неудовлетворенность, сомневаешься в своих силах. Значит, надо трудиться, не жалея себя. Если когда-нибудь тебе придет в голову, что ты достаточно потрудилась и теперь можно требовать награды, — это будет неправильно. Ни в коем случае не приемлемо… Теперь сделай приятное старой женщине, Констанция. Скажи, что ты согласна стать моей преемницей.

Они взглянули в глаза друг другу. Девушке очень хотелось узнать, что подтолкнуло бабушку к этому решению. Однако в прекрасных голубых глазах ничего нельзя было прочитать. Разве что ободрение и просьбу помочь нести этот нелегкий груз.

«Как», «почему» — такие вопросы никогда не обсуждались в ордене. Решения принимали те, кому это было поручено, и отвечали они только перед собственной совестью. Ну и еще перед будущим…

Вот о чем размышляла Констанция, всматриваясь в глаза бабушки. Она понимала — решение продиктовано силой, а ни в коем случае не слабостью. Выходит, Флоримель полагает, что придет срок, и Констанция окажется в состоянии держать под контролем нравы, внутренние взаимоотношения, узы любви и ненависти, которыми связаны между собой все члены рода Курита. Придет час, и эта тяжесть ляжет на ее плечи?.. Констанция вздрогнула. И не возразишь, не откажешься! Что будет тогда, девушка боялась даже представить. То, что она «потеряет лицо» — это одно, другое дело, что вся ветвь царствующей семьи, к которой она принадлежит, будет фактически отстранена от решения государственных вопросов.

Девушка в сомнении еще раз бросила взгляд на бабушку. Та, по-прежнему молча, не отводя взора, смотрела на внучку.

В этот момент подал голос старый Ода:

— Дзёкан Флоримель никогда не допускает ошибок в подобных вопросах, юкуренша Констанция.

Учитель словно хотел подтолкнуть девушку к ясному и четкому ответу.

Делать было нечего. Констанция не то чтобы очень уж противилась подобному повороту событий, просто, приняв предложение, отказаться от которого невозможно, она исключала из своей жизни всякую свободу выбора, смены пути, поиск призвания. На это в молодости решиться не так-то просто.