Вячеслав Бакулин - S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник)

На корпоратив «Постап-ОКа» пожаловали нежданные гости. Потертые противогазы, штопанные комбезы, кирзачи и нашивки выдавали в них бывалых сталкеров. Фонило от гостей так, что у всех формалов застрекотали гейгеры.

– Вы кто такие? – полез на рожон Самоваров. – Подите вон, я вас не знаю!

Сталкеры подняли оружие. Формалы попятились к столам. Самоваров вскинул свой обрез. Руслана ойкнула и попыталась прятаться за Эдика.

– Во дурак, – прокомментировал Эдик, опустился на четвереньки и полез под стол.

Руслана последовала за ним.

– Опусти обрез!

– Ты кто такой, чтобы тут командовать?

– Опусти, дурак, пока живой. И признайся, что ты – не сталкер!

– Я – не сталкер?! – проревел Самоваров.

И грянул первый выстрел.

В ответ ударили автоматные очереди.

Руслана зажала уши и завизжала. Эдик сжался в комок. Ошалевшие от ужаса формалы ползали под столами, ища укрытия от пуль. Эдик вцепился в ногу Русланы и расплакался…

Когда все стихло, Руслана выбралась из-под стола и за шкирку вытащила Эдика. Самоваров лежал на полу в луже собственной крови, рядом валялся дымящийся обрез.

– Вот блин… – пробулькал Самоваров. – Не успел свалить из сраной Рашки…

– Что же теперь будет? – спросил Эдик, прижимаясь к Руслане.

– А теперь, – сказала Руслана, – всё будет хорошо.

– Может, не надо? – поправляя галстук, спросил Эдик. – Неудобно все-таки.

– Надо. – Руслана вручила ему «Вишневый сад» и мягко, но сильно толкнула в спину.

Эдик шмыгнул носом и распахнул дверь конференц-зала.

Японцы, одинаковые, как матрешки, при таком нарушении этикета оцепенели от культурного шока. Анатолич, только что извинявшийся за безвременную кончину Самоварова, смерил Эдика удивленно-презрительным взглядом.

– В чем дело? – с неприязнью спросил гендиректор.

– Я… тут… – Эдик попытался вспомнить заготовленную речь. – Вот.

Он присеменил к столу и положил перед Анатоличем томик Чехова.

– Национальная идея. Икона русской духовности.

Анатолич поднял бровь и прошипел:

– Совсем охренел? Ты кто такой? Фамилия. Отдел.

Эдик открыл было рот, но тут японцы хором загудели что-то непонятное, но восхищенное.

– Осень интересно дес! Мы срышари про писатеря Чехова-сама. Какое это пороизведение дес ка?

– «Вишневый сад»! – выпалил Эдик.

– Оооо! Национарная идея! Верикая русский народ! – хором прогудели япоцы.

Анатолич среагировал мгновенно:

– Это наш лучший специалист. Начальник отдела…

– Креатива, – подсказал Эдик.

– Креатива, – повторил Анатолич. – Спасибо…

– Эдуард.

– Спасибо, Эдуард. И до свидания, – пожал руку Эдику гендиректор.

Капля пота сползла между лопаток Эдика. На негнущихся ногах он вышел из конференц-зала. Японцы что-то бурно обсуждали, поминая фукусимовские фильтры.

– Ну что? – спросила Руслана.

– Кажется, получилось, – ответил Эдик. – Руку пожал. И начальником отдела назначил.

Руслана с визгом бросилась ему на шею.

– Убежище! – промурлыкала она, целуя Эдика в ухо.

Котлован был огромен. На дне его стояла бурая вода, из которой торчали бетонные сваи и ржавая арматура.

– Ну вот, – сказал прораб, – первый ярус планируем сдать через три года. Но там уже все раскуплено. Есть свободные таунхаусы на втором ярусе. Двадцать квадратных метров. Раздельный санузел. И фукусимовский фильтр для воздуха. Сдаем под ключ. Ипотеку оформлять будем?

Руслана взглянула на серое осеннее небо, разрыхленную глинистую почву, мокнущий под кислотным дождем экскаватор и с неясной тоской вспомнила плакат напротив своего стола. Действительность разительно отличалась от мечты.

– Под какой процент ипотеку? – деловито спросил Эдик.

– Четыреста годовых. Стандартно. При рождении ребенка – один процент скидки.

Эдик отвел Руслану в сторонку и прошептал:

– Моей зарплаты начальника отдела на это хватит, а жить будем на твою. А когда выплатим, половину таунхауса можно сдавать и больше никогда не работать. Ну, что скажешь, милая?

Руслана вздохнула:

– А мы точно выплатим?

– Ну конечно, – заверил ее Эдик. – Надо брать. Мы так долго к этому шли. Мы можем себе это позволить. Мы же – цивилизованные люди!

– Тогда оформляй, – сказала Руслана.

Взявшись за руки, Эдик и Руслана смотрели в котлован, но видели там свое светлое будущее.

На холодную землю, покрытую седыми проплешинами наледи, сыпалась редкая снежная крошка, закручиваемая неспешным дыханием надвигающейся зимы. Низкие тучи, словно вата, вымазанная чернилами, тянулись над покосившимися крышами поселка, брошенного когда-то давным-давно. Поскрипывало дерево, жухлая трава крошилась от легкого прикосновения, оставляя на пальцах ржавый налет. Сырость сменялась заморозками. Обглоданные древоточцем домишки, коробки сараев, остовы автомобилей, растрепанные кусты ягод и даже заплесневелые кольца уныло просевших колодцев выглядели как припорошенные пудрой елочные игрушки с давно потускневших открыток.

В стороне, у скелета парника, тоненько попискивал флюгер – прибитая к палке жестянка из трех лепестков, вырезанных на манер символа радиационной угрозы. Одинокий автограф неведомого шутника. Скрюченные, узловатые ветки яблонь тянулись из стволов, словно вены из выпотрошенной плоти. Кое-где еще покачивались сморщенные плоды, до которых так и не добрались покинувшие сезонные гнездовья птицы.

Сколько времени прошло, а деревья все растут и растут. Дают плоды, сбрасывают листву, засыпают. В природе словно ничего и не случилось. Ну, почти ничего.

Щеку облокотившейся на забор Дрессировщицы лизнул колючий ветерок, и она поежилась, туже затягивая «молнию» на воротнике термокомбинезона, плотно обтягивающего фигуру под расстегнутым плащом. Переступив, потерла щиколоткой одной ноги о другую. Холодно. Поправив старую ковбойскую шляпу, девушка принюхалась – запах гниющего дерна с каждым днем напористо вытеснял свежий холодный дух, щекотавший легкие множеством иголочек. Веяло надвигающейся зимой и дымом. В стороне, у припаркованной техники с инженерными боеприпасами, ребята-загонщики что-то шумно жарили на огне, метавшемся в щербатой бочке. Обедают.

Девушка сглотнула, ощутив, как заурчало в животе. Ничего, потерпит. Все равно кусок в горло не полезет, пока не закончим. За прошедшие дни нервы сплелись в сплошную тугую струну, не дававшую думать ни о чем, кроме успешного завершения дела.

Почва в очередной раз испустила натужный стон, и находящееся в десятке метров от Дрессировщицы дерево неожиданно с треском втянулось под землю. Брызнули сучья, по траве, подскакивая, разбежались почерневшие яблоки, словно угли из кострища, которое разворошили ногой.