Алексей Замковой - Благими намерениями

А если это все ловушка? — пришла в голову мысль. Если полицай специально сболтнул об айнзацкоманде, ожидая, что его слова достигнут нужных ушей? Тогда нас будет ждать большой сюрприз… Нет, я отмел эту мысль. Все равно я не имею права так рисковать. Ведь на кону жизнь десятков людей! Целого села! Но лезть вот так, без оглядки… А если устроить засаду — ведь все равно с имеющимися в моем распоряжении людьми в открытый бой вступать нельзя! — где-нибудь по дороге к Сенному? Я покрутил в голове такой вариант и так и эдак. Как раз за взрывчаткой идем. Что-нибудь сообразим, чтобы заминировать дорогу — это, считай, минус один грузовик, а второй изрешетим пулями. Только какую именно дорогу минировать? Мысли в голове понеслись со скоростью табуна диких лошадей. Немцы поедут со стороны Ровно. Возможно, направят какую-нибудь часть, находящуюся восточнее, но я в этом сомневаюсь. Ровно — довольно крупный город по меркам этого времени. Возможно, там даже расположилась какая-нибудь немецкая администрация, заведующая местными делами…

«Нет, — я покачал головой, следуя своим мыслям, — давай-ка подойдем к этому с другой стороны. Как можно подъехать к Сенному? С севера — сразу же отметаем этот вариант. На севере к селу примыкает лес, в котором, немцы знают, есть партизаны. Да и откуда там взяться карательным частям? Там леса чуть ли не до самой Белоруссии. Запад, восток или юг. Дорога, входящая в Сенное с востока, тоже проходит через лес. Гораздо разумнее для немцев объехать этот лесной массив южнее. Через Коросятин или, петляя, грунтовками через поля. В любом случае и те грунтовки, и путь через Коросятин указывают на южную дорогу из Сенного — полевые грунтовки вливаются в дорогу метров на пятьсот южнее села, и путь через Коросятин — та самая южная дорога и есть. А если поедут с запада, из Тучина? Вроде бы оттуда приехали те эсэсовцы, которые так некстати на нас наткнулись? Там дорога тоже немного по лесу идет… Плюс ко всему мы ведь взорвали все мосты через Горынь, от Тучина и до Гощи. Так что, если та айнзацкоманда не расквартирована в самом Тучине… Но вдруг мосты уже восстановили?»

Таким образом я гадал почти до самого Коросятина. Ребята, видя на моем лице отражение напряженных раздумий, меня не беспокоили, за что я был им очень благодарен. И все-таки я так и не был на все сто процентов уверен в том или ином варианте. Хоть монетку подбрасывай! Я улыбнулся, поняв, что воспринимаю вариант с монеткой вполне всерьез. В конце концов, я остановился на южном въезде в Сенное. Почему? Если немцы боятся партизан, то они постараются избегать лесов и выберут ту дорогу, на которой сложнее всего организовать засаду. А южная дорога идет через поля. Кроме того, удобно подъехать по шоссе к Гоще, переправиться через реку и по хорошей дороге свернуть на север. А дальше — уже по прямой. Значит, там мы и подождем карателей. Приняв решение, я почувствовал некоторое облегчение. Идиот! Какое облегчение? От того, что сам голову в петлю суешь? Сплюнув, я постарался прогнать от себя подобные мысли. Если на моей совести повиснут десятки жителей Сенного — повиснут в прямом смысле, пусть даже их повесят руки карателей! — то я тогда точно в петлю полезу. Тоже — в прямом смысле.

К минному полю мы вышли, когда уже рассвело. Легко сказать — «вышли»! За неполную ночь нам пришлось одолеть около десяти километров, два из которых — по лесу. Бегом по лесу, стараясь не переломать ноги. Пять минут отдышаться, и бегом по полям, чуть ли не перемахивая одним прыжком через изредка попадающиеся дороги. Слава богу, наши враги уже пуганые — ночью малыми группами стараются нигде не появляться, а большим группам на этих третьестепенных дорогах делать нечего. Так что никаких последствий нашего рывка, кроме гудящих ног и ноющей печени, не было. Зато последствиями грозил наступивший день — чтобы не тратить времени на пробежку к минному полю из ближайшего леска, расположенного более чем в пяти километрах, и не пытаться потом извлечь из земли и разрядить мины трясущимися от усталости руками, я решил провести день где-то в укромном местечке среди полей. Благо рельеф позволял спрятаться. Но ведь тот овражек — пять метров на три, — пусть и заросший непролазным кустарником, все равно не лес… А в двадцати метрах уже белеют педантично расставленные таблички, на которых, готов поспорить, написано что-то вроде «Ахтунг! Минен!». Еще метров пятьдесят — небольшая грунтовка, в километре от которой проходит уже приличный тракт. Вот по этому тракту и частью по грунтовке с рассветом началось движение.

— Командир, смотри какая колонна! — шепчет Селиванов.

— Вижу, — отвечаю я. — Значит, не восстановили еще полностью тот мост!

По тракту ползет на восток нескончаемая череда грузовиков, шныряют туда-сюда юркие мотоциклы. Только бы никому не пришло в голову заинтересоваться нашим овражком! Понимаю, что вряд ли немцы попрутся к нам через минное поле, но все равно душа уходит в пятки, а в голове бьется «Только бы не…».

— Танки, командир! — шепчет Денисенко.

— Вижу, — повторяю я, наблюдая за ползущими в туче пыли нелепыми гробами. Вроде «двойки»?

— А это что? — Селиванов аж привстал. — Наши?!!

Позади танковой колонны идут три танка, по силуэтам отличающиеся от остальных.

— Наши на запад должны идти, — сквозь зубы цедит Денисенко. — Танки-то наши, да вот ездят на них теперь немцы.

— Трофейные, — подтверждаю я, вспоминая фотографии тридцатьчетверок с крестами на башнях, которые видел в будущем.

— Как это — «трофейные»? — переспрашивает Шпажкин.

— Вот как «парабеллум» у меня трофейный, — ответил я, — так и наши танки у них…

Еще пару минут мы наблюдали за дорогой, а потом я опомнился:

— Так, бойцы, чего разлеглись здесь всем табором? У кого есть чем писать?

У Селиванова нашлась затертая тетрадь, которая оказалась исписана практически полностью. Я только бросил на нее взгляд — что-то явно пропагандистского толка. И хоть самому это все читать — даже меньше чем не хочется, но идейку на соответствующую полочку отложил. Надо будет Селиванову поручить пропаганду населения. Работа эта в теперешних условиях немаловажная и как раз по плечу Сергею. Кроме тетради, у одного из бойцов нашелся коротенький огрызок карандаша.

— Селиванов, отмечаешь, что, куда и сколько движется по дороге. На грунтовку тоже обращай внимание, но основное — тракт. Остальные — по одному человеку по сторонам оврага. Смотрите, чтоб никто не подобрался. Никому не надо напоминать, что стрелять ни в коем случае нельзя? Вот и хорошо. Потом вас сменят. Остальным — вниз и отдыхать.

Я понаблюдал еще минут десять за дорогой, за Селивановым, который, высунув от усердия кончик языка, что-то отмечал в своей тетрадке, и присоединился к расположившимся у небольшого родничка бойцам. Надо и мне отдохнуть. Ночью еще та работа предстоит…