Юрий Гарда - Код власти

– Господин контр-адмирал, я готова, – и, когда офицер вошел в комнату, сообщила: – Только туфли велики, надо на размер меньше.

– Все? – с непонятной интонацией спросил адмирал. – В смысле, все четыре пары?

– Под это платье подходят только две пары: вот эти и вот эти, – пояснила Лика со снисхождением в голосе: все-таки в некоторых вещах мужчины совершенно не разбираются! – Эти большие, а эти – еще больше. Если можно, пускай привезут вот такие, – она показала пару, которая понравилась ей больше. Сергей Геннадиевич коротко кивнул, активируя комм:

– Петя, мигом туфли. Да, под красное, да, вторые и на размер меньше.

После разговора с адъютантом Чебатурин выглядел совершенно обескураженным: адъютант (и большой дамский любимец и любитель) не только догадался, какое платье она выбрала, но и какие туфли.

– Вниз, пожалуй, придется снести вас на руках, – неожиданно заявил контр-адмирал обыденным тоном. Девушку эта обыденность задела:

– Не надо меня нести. Во-первых, у меня ботинки есть, я могу и в них спуститься. А во-вторых, я ведь вам объяснила – красивая женщина на подобные мероприятия просто обязана опаздывать. Так что пускай ваш адъютант тащит туфли прямо сюда, мы подождем.

Сергей Геннадиевич открыл было рот, собираясь что-то сказать, однако ж промолчал. Впрочем, ждать долго не пришлось: ровно через пять минут молодой лейтенант возник в дверях, держа в руках туфли. Без коробки, просто за каблуки, правую туфлю в правой руке, левую – в левой. Лика сердито (а ведь она не возражала бы, понеси ее адмирал на руках – ну и зачем было выпендриваться?!) отобрала у него обувь – туфли оказались в самый раз. Чебатурин вышел первым, Петюнчик, непонятно почему подмигнув ей, следом. Она закрыла дверь и спустилась вниз.

Возле парадного входа в корпус стояла машина. Не гравилет или скоростной флаер – самая настоящая машина, в смысле автомобиль! Длинная, лакированная, сверкающая хромом и затемненными стеклами. Ничего ж себе, где это господин адмирал нашел такой раритет?! Лика удобно устроилась сзади, на широком кожаном диванчике, контр-адмирал, галантно закрыв за ней дверь, сел вперед, адъютант за руль, и они поехали. Всю дорогу девушка ловила себя на том, что ей очень хочется украдкой глянуть на Чебатурина в переднее зеркальце. Хотела – но удержалась, чем немедленно и возгордилась.

Машина плавно затормозила около большого красивого здания с высокой парадной лестницей и мраморными колоннами, похожего на театр. В фойе (здание и на самом деле оказалось местным оперным театром) Чебатурин, галантно извинившись, оставил ее одну. Лика огляделась. Вокруг было чересчур людно и шумно, пожалуй, как в наземном бою. Мысленно хихикнув этому, показавшемуся ей удачным, сравнению, она подошла к огромному зеркалу в бронзовой раме, судя по всему – старинному. Из темного стекла на нее смотрела красивая молодая женщина в красном вечернем платье, возможно, несколько излишне смуглая – на чужих планетах порой бывает такое палящее солнце, что даже белая от природы кожа рыжеволосых приобретает медный оттенок. И, конечно же, чересчур рыжая. Вызывающе-рыжая молодая женщина в вызывающе-красном платье и с вызывающим выражением лица. Мама бы сказала, что для интеллигентной девушки она выглядит слишком , зато сестра бы одобрила.

Вот только что-то не гармонирует с платьем и макияжем, какой-то маленький, но заметный штрих… Лика еще раз скользнула взглядом по своему отражению – ну, конечно же, жетон, стандартный офицерский чип-жетон на шее, который она совсем позабыла снять! Ведь армейские журналисты – такие же солдаты, что и все остальные, а уж собкоры, попадающие в самые горячие точки и в самые крутые ситуации, – тем более… Гм, так говорите, не гармонирует? Ну и фиг с ним: кому не нравится, пусть не смотрит. Девушка сделала несколько шагов от зеркала, выискивая взглядом Сергея Геннадиевича. Где же он? Сбежал, оставил ее одну, вместо того чтобы эффектно прошествовать под руку в зал… С другой стороны, она ведь не курица, боящаяся отойти на полшага от своего петуха! Лика, правда, понятия не имела, боятся ли куры отходить от петухов, но отчего-то такая модель поведения связывалась у нее именно с курицей. «И как давно, дорогуша, ты считаешь этого петуха своим?» – насмешливо осведомился внутренний голос.

Лика подмигнула своему отражению и неторопливо двинулась к большой группе людей, среди которых она заметила одного из членов федерального правительства. С ним журналистка была поверхностно знакома: несколько раз брала интервью – давно, еще до перевода в состав флотской группировки. Встряхнув головой, она смело заскользила по сверкающему паркету: обычно недолюбливавшая каблуки, сейчас Лика вдруг почувствовала себя королевой, феей и роковой женщиной одновременно. К тому же она, похоже, оказалась самой молодой среди собравшихся здесь женщин. И – это уж наверняка! – самой яркой. Нет, конечно, она достаточно критично относилась к своей внешности и понимала, что здесь есть женщины гораздо красивее ее, но не красота является гарантом привлекательности. Окружающие дамы были сплошь одеты в светлое, не режущее глаз – белое, бежевое, серо-голубоватое, кремовое или нежно-бирюзовое. И вели себя соответственно, если выражаться короче, боялись выделиться . Каждая считала, что должна «соответствовать», возможно, даже не понимая, чему именно. Лика же, наоборот, стремилась сделать именно это – ей хотелось очаровывать, околдовывать, стрелять глазами, обворожительно запрокидывать голову. Главное, чтобы это чувство абсолютной власти, несколько раз уже посещавшее ее раньше, не вскружило голову, иначе после можно здорово пожалеть. Однажды она дококетничалась до того, что не могла избавиться от слишком навязчивого поклонника – пришлось в несколько грубоватой форме пояснить ему, что не надо, НЕ НАДО слишком уж настойчиво предлагать девушкам свое общество. Помнится, ей тогда еще здорово влетело от главреда, потребовавшего, чтобы журналистка официально извинилась перед «оскорбленным ею офицером». Бачинина психанула, сообщив, что извиняться не намерена, поскольку «этот дебил» сам виноват. Настаивать редактор не стал: офицер к тому времени уже заработал тяжелую контузию, был комиссован с флота и совершенно неожиданно занялся сочинением музыки, весьма, к слову, неплохой. Его героическая симфония «Оркейл», как назывался один из погибших еще в первые дни войны тяжелых крейсеров, произвела фурор, и Лика даже потратила свой гонорар за серию статей, отправив автору корзину цветов «от безвестной поклонницы».

Она остановилась перед знакомым министром. Целуя ей руку и старательно кося глазом на Ликино декольте, он рассыпался в комплиментах и даже сказал, обернувшись к другим: