Олег Дивов - Сборник След зомби

Смолянинов встрепенулся и хитро глянул на хмурого Зайцева.

– А пошли-ка мы с тобой кофейку долбанем! – процитировал он шутку с факультетского капустника.

– По чашечке! – подхватил Зайцев.

– Кружечек по восемь! – завершил диалог Смолянинов.

– Пошли, – кивнул Зайцев и снова погрустнел. – Тимку помянем.

– Помянем, – согласился Смолянинов. – Хреново без него. И не так уж чтобы очень близко я его знал, а вот… хреново.

Они вышли на проспект Маркса (или теперь Моховую?) и молча двинулись к метро, наклонившись вперед, навстречу внезапно подувшему ветру.

– «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла безраздельно властвуют над миром», – вдруг процитировал Смолянинов. – Я сказал это Костенко почти два года назад. Как раз после самой первой вашей публикации. Сейчас вот вспомнилось…

– Я тебе соврал насчет психушки, – пробормотал Зайцев. – И тебе, и Витьке, всем соврал.

Смолянинов остановился так резко, что Зайцев по инерции проскочил вперед. И останавливаться не стал. Смолянинов догнал его и крепко взял за воротник.

– Пошли, пошли, – сказал Зайцев, неприязненно морщась. – Пива очень хочется.

– Так что же с ним на самом деле?! – грозно вопросил Смолянинов, мелко тряся Зайцева за воротник.

– Удрал он! – рявкнул Зайцев, вырываясь. – Сбежал! Сбежал!!! Бросил все и рванул! И в психушке не он, а его мать! А отец застрелился, понял?! С собой покончил! Ясно тебе?!

– Откуда ты… – пробормотал Смолянинов, выпуская зайцевский воротник и снова останавливаясь. Зайцев тоже встал. Прохожие на него оглядывались.

– К Гульнову кагэбэшник приходил, – сказал Зайцев устало. – И ко мне тоже. Все напугать пытался – государственная тайна, измена Родине…

– А Костенко где? – пробормотал обалдело Смолянинов.

Зайцев скорчил в ответ гримасу.

– Первый раз Тим меня предал, когда разыграл спектакль, будто уходит из расследования, – сказал он горько. – И не только меня, всех нас. Второй раз предал, когда симулировал манию преследования. Он ведь на самом деле ложился на обследование в какой-то институт. И мне это действительно его отец по телефону сказал, я просто зажал информацию. А в третий раз он нас предал, когда пропал без вести.

– Да почему же предал? – удивился Смолянинов. – Наоборот, он все взял на себя, он хотел один…

– А это что, не предательство?! – воскликнул Зайцев. – Он что-то узнал, понимаешь? Узнал что-то такое, что испугался и сбежал! Почему он к нам не пришел, а? Думаешь, мы бы не раскрутили это дело?! Да мы бы всю страну на уши поставили! Но он хотел все один, только один! Я от страха ночами не спал, квасить начал, мне среди бела дня чертовщина мерещилась, а получается, целый год потратил на какую-то х…ню! И теперь мы здесь, и все в говне, а он неизвестно где, и его ГБ ищет! Это что, не предательство?! – орал Зайцев, надсаживаясь.

Смолянинов стоял перед ним и глядел себе под ноги.

– Что ж мы, не люди? – спросил его Зайцев уже тихо. – Не друзья ему? Получается так. Получается, он нам не верил. Чем мы это заслужили? Тем, что помогали ему всем, чем могли? Что, мы меньше его рисковали? Мы ведь тоже с Гульновым запросто идем по статье об измене Родине… Мне этот кагэбэшник очень здорово все объяснил. Ну, плевал я на статью, ни х…я они мне не сделают. Но я по-прежнему ни х…я не знаю и ни х…я не понимаю! А Костенко, сука, что-то знает! А мы – нет! Это что, по-человечески?

– Государственная тайна, измена Родине… Значит, это все правда? – пробормотал Смолянинов.

– Значит, это все правда, – эхом ответил Зайцев.

– И что ты теперь намерен делать?

– А что ты мне посоветуешь? – спросил Зайцев. – Вот поставь себя на мое место. Ну, поставь.

– Я не могу, – признался Смолянинов. – Олежка, я же не знаю, что это такое – семья, ребенок… Тебе беречься нужно.

– И все-таки, – не унимался Зайцев, – попробуй. Ты старше меня, ты опытный, много работал в опасных местах. Что ты мне посоветуешь?

Смолянинов зябко повел широкими плечами.

– Забыть, – твердо сказал он, снова поежился и поднял воротник.

Опустил глаза, сунул руки в карманы и шагнул вперед.

Прячась от порывов ветра, Зайцев пристроился ему в спину.

Черного, как антрацит, дядьку с типично африканским именем Доктор Мбебе подловили в туалете его собственного офиса. Дали президенту благотворительного фонда закончить свои дела и вымыть руки, а потом оглушили шокером и затащили в подсобку. Прилепили контакты на виски и запустили сканер. Но как только машина вышла на режим и начала копаться у бедняги в голове, Доктор Мбебе затрясся всем телом, широко открыл глаза, громко пукнул и умер. Так его и бросили носом вниз в мужской уборной второго этажа.

Над Шварцкопфом, страшно богатым и поэтому хорошо охраняемым человеком, потрудились изрядно. Чтобы достать его из расплющенного лимузина, понадобился целый арсенал спасательной техники. Но дело того стоило – Шварцкопфа слегка помяло, а вот у телохранителей его наступил, мягко говоря, распад функций. Так что вовсе не их крепкие руки волокли упирающегося босса в «Скорую помощь». В салоне «Скорой» Шварцкопфа тут же вырубили и подключили к сканеру. Но едва оператор ввел первый вопрос, как газетный магнат приказал долго жить без объяснения причин.

Джимми Богарт упал с лошади посреди своего необъятного ранчо. Его уволокли в кусты и оприходовали по всей форме, но сканер опять ничего не успел считать, потому что у самого популярного в мире телевизионного ведущего остановилось сердце.

За атташе по культуре Ли Ван Ху долго носились под дождем, проклиная бег трусцой и прочую физкультуру, по нью-йоркскому Центральному парку. Наконец чертов агент влияния свернул-таки в безлюдный уголок, где его и подстрелили из игольника. Развернули тент, подтащили аппаратуру, и тут действие парализатора вдруг кончилось. То ли погода сказалась, то ли неучтенные резервы азиатского организма. В общем, Ли очнулся, вытаращился на переносной комплекс для «промывки мозгов» и мгновенно догадался, что это такое. Во всяком случае, так поняли его реакцию, потому что Ли часто задышал, дернулся и отдал концы. По сравнению с предыдущими жертвами это был явный прогресс. Все-таки хоть какая-то информация.