Андрей Левицкий - Трое против Зоны

Было заметно, что наемники нервничают. Ближе к полудню они стали оглядываться, как и я, зарядили и по пять раз перепроверили оружие. Они будто ожидали нападения. Я попытался вспомнить, о чем говорил Дядя. Что должно случиться в полдень? Почему в полдень? Если нападение, то, может, стоит попросить оружие? Да нет, глупости, не дадут. Еще и в зубы можно получить… я вспомнил, что костяшки на правой руке у Валерьяна сбиты, видимо, у главаря это не пустая присказка, а реальный метод общения с подчиненными, наверняка и с пленниками он не миндальничает.

Идти, постоянно ожидая неизвестно чего, да еще не имея возможности защититься, – невольно и я немного занервничал.

Запястья стянули не слишком туго, но все равно довольно скоро заведенные за спину руки заныли, начали болеть, потом затекли и онемели. Я постоянно шевелил пальцами, крутил кистями, насколько позволяла веревка, однако это не помогало.

Дядя вполголоса переговаривался с главарем.

– Аномалий совсем нет, – тихо сообщил Ва-лерьян.

– Энергию копит, – отозвался Дядя. Он задрал голову, изучая небо. Я тоже бросил взгляд наверх. Кто копит энергию, для чего?

До переправы оставалось всего ничего, когда вдруг поднялся ветер. Он свежел, становился влажным. Небо резко затянуло тучами – откуда и взялись? На реке поднялись волны.

А ветер крепчал с каждой секундой, он бил в лицо, гудел в ушах.

– Бегом! – крикнул Валерьян. Дядя, подняв воротник, перешел на мелкую старческую рысь. Мы все побежали. Если нас накроет… в общем, лучше не надо. Буря в этих местах – опасное дело. Подгнивший лес, широкая река со склонностью к разливу, глинистые берега…

– На том берегу лодочная станция! – крикнул я, стараясь перекричать завывающий ветер. – Надо успеть переправиться!

Потемнело, начался дождь, усиливаясь с каждым мгновением. Ветер швырял в лицо горсти холодной воды, заливал за шиворот. Река вспучилась, волны захлестывали берег, вода поднималась с каждой минутой.

Через две минуты, промокшие насквозь, мы стояли у переправы.

У бывшей переправы.

Вздувшаяся река разметала мостки по бревнышку. Над волнами едва-едва виднелись верхушки опор, которые раньше поддерживали настил, вода бурлила вокруг них, завивалась в водовороты. Выше на берегу, привязанные за колышки, лежали перевернутые вверх днищем лодки.

– Переправимся! – сложив ладони рупором, прокричал Дядя.

– Самоубийство! – заорал в ответ Валерьян.

Он был прав. Ветер достиг почти ураганной силы, гнул деревья. Вода в реке все прибывала, уж не знаю, откуда она бралась. Черная, холодная, еще минуту назад она была метром ниже, а теперь лизала нам ноги. Было темно, как ночью, волны ходили по реке, вода закручивалась водоворотами, ревя и пенясь.

Мы поспешили подняться выше по берегу, ближе к лесу. Трава была мокрой и скользкой. Я запнулся обо что-то, не удержался, повалился лицом. В последний момент ухитрился упасть на плечо. Сильная рука схватила за куртку, Шнобель рывком поставил меня на ноги. Я облился холодным потом, представив, что было бы, если бы я упал в реку, со связанными-то руками.

Оскальзываясь и спотыкаясь, мы бежали вверх по берегу, а река наступала нам на пятки. Лес качался и скрипел. В какой-то момент Дядя остановился и потряс кулаком, грозя небу:

– Ты меня не остановишь! Я пробьюсь!

– Берегись! – страшным голосом закричал Пригоршня.

Неслышно за раскатами грома и общим скрипом, одно дерево качнулось, завалилось вперед и стало падать. Грохот, треск – ствол обрушился на берег, ломая ветки. И тут же крону захлестнула вода.

Мы метались по берегу, увязая в песке, скользя по островкам травы. Буря достигла невиданных размеров, природа рвала и метала, падали деревья, вода прибывала, сметая все на своем пути, дождь заливал глаза, гром оглушал, молния ослепляла.

– Лодки!!! – надрывался Дядя.

До меня дошло. Я толкнул плечом Шнобеля, который все еще держал меня за куртку.

– Спрячемся под лодку! – крикнул я ему. – Под лодку!

Очередной зигзаг молнии порвал небо, в синем свете разряда я разглядел непонимание в глазах наемника. А потом он кивнул и, пригибаясь, с трудом удерживаясь на ногах, бросился к лодкам, которые, привязанные к вбитым в землю кольям, не могли уплыть и качались, перевернутые, на волнах, бились друг о друга.

Меня несколько раз сбивало с ног порывами ветра. Дождь хлестал по лицу, слепил, я захлебывался в потоках льющейся с неба воды. Шнобель с Крысой поймали одну лодку и, по колено в воде, пытались вытащить ее на берег, перерезав веревку. Меня в очередной раз кинуло на берег, песок забился в рот. Уже не пытаясь встать, я кое-как поднялся на колени и закричал:

– Развяжите мне руки!

Вода подобралась ко мне, заливала колени. Сквозь штаны я чувствовал ее леденящий холод.

Вытолкнув лодку на берег, Шнобель подбежал ко мне, несколькими движениями перепилил веревку на запястьях, помог подняться. Втроем мы потащили лодку вверх и влево, на открытый участок, подальше от леса. Руки пронизывала боль, но я упорно тянул и толкал. Ничего не было видно, только в разрывах молний можно было кое-что разглядеть вокруг, и то недалеко. Все смешалось: воздух, вода, река, небо, лес, берег… Мы уже не видели других и только старались спастись сами.

Кое-как выбравшись подальше от воды, приподняли лодку и полезли туда. Когда я попытался нырнуть в укрытие, Крыса встретил меня ударом в лицо:

– Куда, сука! Без тебя места мало!

Ненависть сдавила горло. Сжав пальцы в «лапу ягуара», я врезал маленькому наемнику по глазам. Кажется, один глаз таки пробил. Крыса захрипел, выставив руки, попытался схватить меня. Тогда я вцепился ему в горло и начал душить. Он задергался, а я перевернулся через него и, оказавшись под лодкой, выпихнул наружу. До того я подпирал борт, теперь же лодка со стуком упала. Шум бури стал тише. Я повернулся. Рядом зажегся огонек – Шнобель щелкнул зажигалкой. Видел ли он, что случилось с Крысой?

По лодке снаружи застучали.

– Очень ты шетубной, – вдруг сказал Шнобель. Удара я не почувствовал – просто все потемнело перед глазами, и я провалился в беспамятство.

В себя приходил медленно и мучительно. Тело ломило, руки затекли, я их совершенно не чувствовал, начиная от плеч. Болела голова. Я не сразу понял, что лежу на земле, только когда ощутил, как холодит щеку мокрый песок. Приоткрыл глаза – но тут же пожалел об этом.

– Не слишком я тебя? – надо мной склонился озабоченный Шнобель.

– Какого хрена ты меня стукнул? – прохрипел я, пытаясь поднять голову.

– Да мало ли чего ты сделал бы с развязанными-то руками…

– Хорош валяться, подъем! – прозвучал рядом голос Валерьяна.

Меня подхватили под мышки и поставили на ноги. В этом положении я обнаружил, что голова еще и кружится, а во рту сухо, как в Сахаре.