Александр Афанасьев - Отягощенные злом, ч. 1

В армии — мнения как всегда разделились, благо дело было скандальным. Часть бойцов считала, что майор Грибоедов поступил совершенно правильно, бросившись спасать своих во враждебном окружении — а его грубое нарушение устава и требований безопасности искупляется тем, что один из спецназовцев спасен живым, и банда и в самом деле там была — по агентурным данным она понесла такие потери, что распалась, а уцелевшие влились в другие банды. Другая часть полагала, что может быть в данном конкретном случае майор оказался прав — но он заслуживает показательной порки, потому что если каждый начнет класть с прибором на уставы, на приказы командира, на запрет полета начальника разведки — то будет бардак, и потери от этого бардак только возрастут.

На восстановительное лечение — врач отвел два месяца, и до конца этого срока, отпущенного майору — он находился в госпитале. Времени было мало — и он занимался восстановительной гимнастикой с такой яростью, как будто хотел убить сам себя. Врачи — а у врачей всегда есть нотка садизма — останавливали майора, когда с него уже градом лил пот. Он не пытался затормозить выздоровление, чтобы получить еще немного свободы — наоборот, он выполнял, и даже перевыполнял то, что предписывали ему врачи.

За три дня до медкомиссии, которая и должна была определить, насколько здоров майор и годен ли он к летной работе — в палату, где он находился вошел командир его эскадрильи, полковник Императорского воздухоплавательного корпуса Таран. Среднего роста, с задорно завернутыми вверх усиками, он напоминал авиаторов старой школы, еще времен капитана Нестерова, и как и те былинные герои, был отчаянно, даже безрассудно смел.

Но сейчас — он прижимал обеими руками к себе большой пакет с фруктами. Сверху — свисали бананы...

— Ну, как? — бодро спросил он — вот... народ собрал, что смог...

— Спасибо...

— Цветочков не передали, потому как не баба.

Выпивки тоже не передали. А может, на входе отняли, там настоящий обыск делают. Многим спиртного ни капли нельзя...

— Ну, как живешь то тут? Смотрю, живее всех живых.

— Живем потихоньку. Господин полковник, передайте ребятам, пусть на трибунал не приходят, хорошо. И ... не надо ничего делать. Пусть будет, как суждено...

Таран отрицательно покачал головой

— Отстал ты тут от жизни, майор. Совсем не следишь за новостями, даже если они касаются тебя лично.

— Да какие новости, на мне тут трибунал висит.

— Да такие... Ты тут лежишь, койку занимаешь, сестричек лапаешь — а люди за тебя глотку рвут. Ты слышал, Их Величество Наместника изволили назначить...

— Слышал чего то...

— Так вот, я только от него. Его Высокопревосходительство, адмирал, князь Воронцов. Он при мне позвонил военному прокурору и повелел прекратить уголовное дело [52] Тут надо объяснить. Обычный офицер, даже командующий контингентом — не имел права даже звонить прокурору и просить прекратить дело в отношении подчиненного (на практике, конечно, звонили). Наместник — другое дело, потому что он осуществляет высшую власть на вверенной территории от Его Императорского Величества и может требовать прекращения дела именем ЕИВ. Князя Воронцова можно понять — вмешательство прокуратуры в действующей армии, определение кто прав, а кто виноват в боевой обстановке очень скверно сказывается на боевом духе и лучше это дело решать судом чести. . Вопрос о тебе — передадут на рассмотрение офицерского суда чести. Там и встретимся. Будь готов, трендюлей ты получишь изрядно. Вертолетов и так не хватает, а ты свой угробил...

Полковник Таран встал с неудобной табуретки

— Давай, на медкомиссию и обратно в эскадрилью. Поправляйся...

К Зимнему — подъехать спокойно так и не удалось. У Александровских ворот бушевали демонстранты...

Настроенное на волну 105,7 FM Русское Радио давало блок новостей...

... Их Императорское Величество, Император Николай Третий первым среди мировых лидеров приветствовал провозглашение Африканской Итальянской Республики, состоявшееся в Могадишо третьего дня. Их Величество изволили заявить, что мир, спокойствие и должный порядок, которого была лишена земля Итальянского Сомали в течение долгого времени — представляют собой самостоятельную и важную ценность, достижение которой оправдывает действия, которые могут быть расценены как акт сепаратизма. Их Величество также отметили, что автохтонный народ негритянской и смешанной расы, проживающий на этой территории показал свою полную неспособность к построению государственности, создал на своей территории рассадник криминального насилия, бандитизма и терроризма, и потому интересы порядка и спокойствия настоятельно требуют от всего мира оказать смелым итальянским морякам должную помощь, в чем Российская Империя, несомненно, воспоспешествует...

Вот и еще одно государство появилось на карте мира. Возможно, скоро там будет порядок. А вот эти молодые люди — стремятся порядок разрушить.

Для меня, как для человека, длительное время прожившего на Западе это зрелище не было пугающим. Например, в САСШ около Белого дома постоянно проходили какие-то пикеты, даже одиночные, люди устанавливали палатки и жили там, а один физик, протестуя против наращивания ядерных арсеналов, голодал двести восемьдесят два дня. Бывали демонстрации и в Берлине, правда, к правительственным зданиям они не подходили, ибо запрещено. Для немца эти слова не просто так. Бывали демонстрации и в России — но именно сейчас я даже испугался, смотря на искаженные гневом лица и молотящие по ветровому стеклу кулаки. Для этих людей я был никто, просто еще один человек, подъехавший к Александровским воротам. Ни ничего не знали ни про меня, ни про то что я сделал для России, в конце концов — но они ненавидели меня. То, что я приехал в Зимний — было поводом для ненависти...

Двери открылись, я включил фары и дал газ, осторожно, чтобы никого не задавить. У самых ворот — демонстранты отхлынули. Кого-то, кто не успел отцепиться от машины вовремя — метким ударом нагайкой снял казак.

О боковое стекло моего Майбаха кто-то разбил яйцо. Я опасался, что польется в салон, если опустить — и потому приоткрыл дверь, чтобы поговорить с гвардейцами на воротах. Тут же — еще одно яйцо полетело в створ закрывающихся ворот, шмякнулось о полированный бок германского лимузина...

— Князь Воронцов, Вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, с визитом к Его Императорскому Величеству — отрекомендовался я — мне назначено на четырнадцать...

Лейб-гвардии казак взял переливающуюся всеми цветами радуги пластиковую карточку, в прозрачной глубине которой был оттиснен золотом двуглавый орел, отметил мое прибытия в своей книжке. Карточки были одноразовые, они рассылались спецсвязью или передавались фельдъегерями и давали право на одно посещение дворца. Мне не составило бы труда выправить себе и постоянный пропуск, но я этого не сделал. Я не так то часто здесь бываю...