Олег Филимонов - Злой среди чужих

– Ты мне с ирландцем поговорить обещал. Забыл уже? Иначе он дел натворить может и на каторгу загремит.

– Понятно. Завтра так завтра.

– Теперь пойдем тебя транспортом обеспечивать – машину не обещаю, а вот про мустанга договоримся, – продолжил свою бурную деятельность по скорейшему приставлению меня к делу шериф.

Хоть и есть некоторые сомнения касательно местных лошадок, но без транспорта действительно никуда!

С верховой ездой у меня все в порядке: достаточно времени провел в местах, где лошадь до сих пор единственное средство передвижения, но эти мустанги-морпусы… Такой цапнет, когтем или клыком заденет – мало не покажется! А пристрелить жалко будет – деньги уплачены… Ладно, будем пробовать, другие вон как-то справляются…

Мы вышли на улицу, забрались в машину, и шериф повез меня куда-то за город.

Лошадиное ранчо, куда мы прикатили, выглядело… как ранчо. Отличия состояли в том, что разводили здесь не совсем лошадей, а огороженное сеткой пастбище было не слишком большим, к тому же густо заросшим кустарником и деревьями. Там шныряли многочисленные похожие на кроликов, только побольше, зверушки. «Лошадки» на них весело охотились, норовя схватить пастью или сцапать когтями – зрелище незабываемое! Кролики пытались укрыться от них в зарослях, а открытые пространства пересекали исключительно короткими перебежками. Не суетились, в общем.

Пока шериф договаривался с ранчеро об аренде транспортного средства, я с интересом наблюдал за повадками морпусов и тихо балдел.

Когда мустангам надоедало бегать, они принимались объедать кору и ветки с деревьев, вставая для этого на задние лапы, а передними цепляясь за ствол. Или копали корешки, пользуясь для этого когтями и клыками, обдирали кустарник и даже пробовали жевать траву. Правда, в отличие от настоящих коняг, последнее они делали довольно неохотно. Паслись, в общем, как умели…

Неожиданно я стал свидетелем интересной сцены. Мустанг гнал по полянке кролика, но тот был уже близко к зарослям и, видимо, думал, что спасен. Вдруг с дерева на него прыгнул небольшой зверек, сбил с ног, мгновенно разорвал горло и, схватив еще бьющуюся в агонии, раза в три больше себя, тушку, потащил ее обратно на дерево.

– Это что за зверь такой суровый? – спросил я у Жака, хозяина ранчо.

– Крыса местная – бандикота.

– Крыса? Вроде не похожа. Скорее, на куницу или мангуста смахивает.

– Фермерам сильно гадят, они так и прозвали.

– Нет, это не крыса, это просто песец какой-то! – наблюдая, как, примостив добычу в развилке веток, боевой крыс устроил кровавое пиршество, восхищенно высказался я.

– Почему песец? Их же на шкурки разводят, – заинтересовался Жак.

– Это не тот песец, это его тезка. Настоящего на шкурку не разведешь, – представив эту картинку, рассмеялся я.

– Не слышал о таких, – на полном серьезе сообщил Жак.

– Лютый полярный зверь! А вообще-то, не обращай внимания – русский фольклор.

Кстати, бандикота тоже название подходящее, что-то в нем такое есть… Звучит, в общем, и страх вселяет!

– Мы вроде мустанга приехали выбирать, а не о крысу, – вмешался в наш «содержательный» разговор шериф.

бодро спел я.

Винтовка скоро будет, конь тоже. Только с «отплатой» пока непонятно…

– Что за песня такая? Мелодичная… – навострил уши Жак.

– Тоже из русского народного… почти, – пояснил я и еще раз спел ее уже по-французски.

Часть своего репертуара я еще во время службы в Легионе на французский перевел. А некоторые песни и на английский.

– Странные вы, русские, – задумчиво протянул шериф.

– Уж какие есть. Вот, кстати, еще в тему:

Бедолага Гарретт посмотрел на меня так, как будто я уже собирался взлететь в седло и, забив на все договоренности, нахлестывая коня, скрыться в неизвестном направлении – ищи ветра в поле!..

Может, ему для успокоения «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить!» исполнить? Нет, не стоит, наверное, – там ведь и такие строчки есть:

Что, если они у него с предыдущей песней сопоставятся?

Все! Продолжать знакомить шерифа с русской культурной традицией я посчитал излишним.

Коня мне подобрали (пусть не совсем коня, но мне так называть удобнее), однако и тут не обошлось без сюрпризов. Для начала выяснилось следующее: морпуса можно было взять напрокат, но тогда это будет далеко не лучшая скотинка, или купить. Подумав, я предпочел последнее – транспорт желательно иметь свой собственный. К тому же, если прокатный издохнет, выплатить его стоимость все равно придется.

Этим дело не ограничивалось, мне предложили выбрать вариант покупки: насовсем или с возможностью последующей перепродажи. Вот тут я и подвис, не понимая, что это может значить. Мне объяснили.

Оказалось, что, модифицируя морпусов, дорги заложили возможность их искусственного импринтинга, то есть привязки к хозяину. Такого перепродать уже не удастся. Если он потеряет хозяина, то к другому человеку привыкнуть не сможет, да и оседлать себя не даст.

Оставшимся без хозяев мустангам было два пути: либо в табун (если оказывался выдающихся статей), либо на скотобойню. Но чаще они дичали, или их отпускали на волю специально – улучшать породу диких мустангов. Со временем и те должны были унаследовать нужные людям характеристики (про доминантные гены уже упоминалось) – поезжай в прерию и лови себе коня под седло. Но это дело далекого будущего…

Зато после привязки морпусы становились вернее любой собаки, кстати, и команд понимали больше – около ста.

После подробных пояснений я остановился на варианте с импринтингом – конь нужен верный! А зачем такого продавать? Вот если потом заводные лошади [55]потребуются – стоит без привязки обойтись.

Выбор мустанга начался не с него – сначала специалист придирчиво осмотрел меня. После этого мы прошли в дом, где меня взвесили, затем подогнали мустанга и заставили прокатиться. А потом Жак просто указал на парочку тех, кто, по его мнению, подойдет.

– Выбирай.

Мне приглянулся здоровенный жеребец, который как раз в этот момент задавал трепку другому мустангу. И цвет хороший – немаркий, даже местами маскировочный… то есть масть, я хотел сказать, гнедая… с зеленцой. В него я и ткнул.

– Этого хочу.

– Смотри сам, но предупреждаю – он злобный.

– Так импринтинг же?