Александр Авраменко - Взор Тьмы (Наследник)

— Что, Яой?

Она тихо произнесла короткую фразу на своём языке. Затем перевела на интергал:

— Останься…

Она проснулась утром, не веря своим ощущениям — это было… Совсем не так, как рассказывала ей мать, другие женщины гарема её отца. Ни боли, ни избиения, ни надругательства. Всё совсем не так. По-другому. Без грубости, без насилия… непередаваемые ощущения его прикосновений, ласка его рук, его губ. Вкус его поцелуев… Чудо! Настоящее чудо. Как же правы были его матери! Зачем она тянула?! Это же так чудесно, стать его женой по-настоящему… Её мужчина спал рядом, расслабившийся, и тоже счастливый. Лёгкая улыбка играла на его губах. Внезапно ей захотелось его разбудить и опять заняться любовью. Взяла кончик локона, стала осторожно щекотать его нос. А могла ли она представить себе что-нибудь подобное, выйдя замуж за своего? За митрита? Скорее всего, лежала бы сейчас истерзанная в углу, вся в синяках, поскольку муж в утверждение своих прав обязан избить жену в первую ночь, утверждая своё превосходство в семье. И частенько, если новоиспечённая супруга чем то не нравилась второй половине, такое ритуальное избиение кончалось смертью… И всё вдруг по другому. Внезапно её притянули к себе сильные руки, дунули в лицо, Яой счастливо зажмурилась — он. Муж. Любит…

Часть вторая. Репликант.

Каждому своё.

Пролог.

Лето сорок второго выдалось необыкновенно жарким и кровавым. Жарким, потому что июльское солнце, повисшее в небесах, казалось, гневалось на жалких людишек, обитающих на крохотной планете, развязавших братоубийственную войну. Кровавым, потому Смерть собирала огромную, доселе невиданную жатву человеческих душ, не делая выбора между женщинами и мужчинами, стариками и детьми. Перед ней все были равны. Не важно, какова причина — то ли фугаска, положенная в эшелон с беженцами. Или пуля в затылок у расстрельного рва. Случайный снаряд, или гусеницы танка. Главное, что чёрное пиршество продолжалось с неослабевающей яростью, унося каждый день из списка живых тысячи и тысячи…

Младший сержант Иванов с тоскою бросил взгляд на горизонт — огромное пыльное облако с каждым мгновением становилось всё ближе и ближе. Полчаса. Максимум, минут сорок по большим неуклюжим наручным часам, и всё. Дальше отсчёт его жизни пойдёт на секунды. Но отступать некуда. Есть Приказ. И его нужно исполнять. Продержаться до полуночи. Задержать противника любой ценой. Десять бойцов. Один станковый пулемёт, от которого по такой жаре немного толка: как ни поливай водой бруствер, солнце мгновенно всё высушит, и хана «максимке». Либо забьют своими пулемётами, а будут танки — просто расстреляют с дальней дистанции…

Сержант хотел сплюнуть, но в горле пересохло, а воды в стеклянной фляжке оставалось чуть. Поберечь стоило, пока ещё терпится. Посмотрел на лопату, вновь ухватил отполированный мозолистыми ладонями черенок, с утробным хеканьем вонзил отточенный до бритвенной остроты штык в твёрдую, словно камень, землю. И — раз. И — раз. Мать сыра земля подавалась с трудом, но всё же дело помаленьку спорилось. А когда удалось снять верхний, прокаленный слой, дело пошло легче. Рыжая почва вылетала из окопа на задний склон, рассыпаясь по выгоревшей белесой траве. Стоило спешить. Облако пыли, отмечающее колонны Вермахта, всё приближалось. И миновать его немцы никак не могли: справа — длинный овраг, или яр. Слева — обрывистые склоны. Дорога вилась между естественными преградами, и будь у младшего сержанта хотя бы противотанковая «Прощай, Родина» — умылись бы фрицы кровью. Застряли бы надолго. Но чего нет, того нет. Хорошо хоть «ворошиловских килограммов» не пожалели. Два ящика. Впрочем, успеют ли воспользоваться ими бойцы — неизвестно. Благо, мужики вроде в возрасте. Не сопляки. Сами вызвались. Знали, что на смерть идут, а остались. У всех — семьи, жёны, детишки. У того, седоватого, родом откуда-то с Урала — аж пятеро. Акимыч, с Дальнего Востока, двоих имеет девчонок. Всё сватал за сибиряка. Подшучивал. Теперь вот, вместе помирать собрались. Свою норму выкопали, сидят на дне окопа, отдыхают, пока дно сырое — попрохладнее всё же.

— Воздух!

А, чёрт! Не успели! Рыжая земля хорошо выделяется на пожухлой жаре, так что фашисты сразу всё заметят!

— Каски одеть! Все в укрытия!

Торопливо натянул сброшенную было, чтобы ловчее работать, гимнастёрку, напялил на голову раскалённую каску. Промокшая насквозь от пота пилотка даже зашипела, коснувшись раскалённого металла. Подхватил портянки, вбил в сапоги ноги. Вырвал из кармана сатиновых галифе тряпку, замотал затвор. Осмотрелся — вроде все попрятались, бросил взгляд в пронзительно синее небо — ведущий тройки фрицев уже переворачивался фонарём вниз, устремляясь по отвесной дуге вниз. Включилась сирена, Иванов, словно загипнотизированный смотрел на крашенный в ярко жёлтый цвет кок в центре белесого круга винта. Всё ближе. Ближе. Стали торчком решётки на крыльях, и в этот момент из под брюха с изломанными крыльями вылетела бомба, с режущим визгом летящая прямо в младшего сержанта. Ещё чуть и… Опомнился, нырнул на дно не дорытого окопа. Грохнуло по ушам. На мгновение стало темно, затем его осыпало пылью и комьями земли. Остро пахнуло перегоревшим толом и до боли знакомым сладковатым запахом крови. Кому не повезло, вновь рвануло, что в ушах что-то лопнуло, что-то тёплое упало на ладонь. С удивлением взглянул — по тыльной стороне расплывалось алое пятно. Поднёс ладонь ко рту, лизнул, захрустела пыль на зубах. Чёрт! Из собственного носа. Наверное, взрывной волной стукнуло… Ещё десять минут ужаса, продирающего до мозга костей. Десять минут воя, взрывов, свиста осколков и воя сирен «юнкерсов». А затем, больно ударившая по ушам тишина… Несколько мгновений прислушивался — нет, стонущий гул моторов в воздухе удаляется. Точно. Натренированное годом войны ухо не подводило ещё ни разу. Осторожно поднялся. Со спины и плеч посыпалась земля. Осторожно выглянул — уже совсем рядом. Пять минут. Не больше. А потом — либо грудь в крестах, либо — голова в кустах. И за второе — шансов куда как больше, чем за первое. Повернул голову в сторону, боясь увидеть то, что произошло…

Пулемёта больше не было. Его позиция превратилась в одну большую воронку, из которой тянулись в застывшем воздухе сизые струйки и пробегали крошечные язычки пламени. Ещё — двое справа, как раз сибиряк и Акимыч, о которых вспоминал перед налётом. Им так же не повезло. Меткий гад оказался. Остальные — вроде целы… Вдруг словно обожгло — гранаты! Что с ними?! Вырвал ноги из осыпавшегося окопчика, перекатился через бруствер — Слава Богу! Целы… Лежат в ячейке, вместе с цинком патронов и двумя патронными коробками к «станкачу». Как чувствовал, приказал первым делом отрыть «лисью нору» к пункту боепитания, и аккуратная ниша в окопчике уберегла военную драгоценность от осколков.