Иар Эльтеррус - Звездный колокол

Катера ходили часто, каждые двадцать минут, и швартовались по левому берегу. Нет, дойти пешком тоже не составляло труда, но вот чего точно не хотелось, так это тащиться до работающего моста через Яузу. Тот, что шел по набережной, был на ремонте, и через него сейчас не пускали — об этом их предупредил еще в Домодедово кто-то из знакомых по институту.

Так что, как говорится, кривой дорогой ближе.

Разумеется, пошли к себе.

По дневному времени в жилом подъезде высотки на Котельнической, где располагалась их квартира, было совсем пусто, большая часть аспирантов сейчас находилась на работе. Гулкий коридор отозвался их шагам нестройным отраженным эхом, метнувшимся от стены к стене, и замершим, когда они ступили на истершуюся ковровую дорожку, ведущую к площадке. Поднялись на лифте на свой этаж, Скрипач активировал встроенный в дверь сенсор, заменивший ненадежный замок. Вошел, споткнулся о порожек, чертыхнулся сквозь зубы.

Ит последовал за ним.

За три года их отсутствия квартира, конечно, уютнее не стала. Повсюду была пыль — и на подоконнике, и на столе, заваленном старыми пожелтевшими на солнце бумагами, и на вылинявших шторах. В углу, как успел заметить Ит, виднелась темная пыльная паутина. Он положил снаряжение на пол, перешагнул через него, прошел в ванную. Кран подтекал, и на сероватой эмали ванны появилась ржавая дорожка. Пахло застоявшейся несвежей водой, сыростью — сразу же кольнуло воспоминанием, и немного, совсем немного, сдавило виски легкой болью.

Долго же пришлось потом лечиться… Всю голову искромсали. Ит хорошо помнил недоумение врачей: как, вы в таком состоянии еще и работали? Девять сложнейших операций, три года в общей сложности на реабилитацию, временное ограничение на задания, реставрация метаморфозных форм. И недоумение, искреннее недоумение Орбели — ты правда хочешь обратно? Но почему?!

Ит улыбнулся.

Я очень хотел обратно. И рыжий очень хотел обратно.

Ну вот, мы снова… опять здесь.

Привет, «обратно».

Я скучал.

Всегда скучаю.

Как же я рад…

— Кран отвалился на кухне, — сообщил Скрипач. — Зато колонка работает.

— Как — отвалился? — не понял Ит. Он все еще думал о своем, и на лице у него была все та же счастливая рассеянная улыбка.

— Прогнил, по всей видимости. — Рыжий тоже вошел в ванную, держа на вытянутой руке пыльный и грязный чайник. — Так, я помою на кухне и вскипячу воды, а ты смотайся в кулинарию и купи заварку, сахар и коржиков. С творогом.

— Может, в столовую?..

— Лентяй, — упрекнул его Скрипач. — Разбежался, в столовую. Квартиру мыть будем. Хорошо, я хоть белье догадался в пакеты убрать! Иди, иди, чего стоишь? Тебе лишь бы ничего не делать.

В ванну набрали холодной воды и положили в нее розы — чтобы не завяли. Кран Скрипач сумел выклянчить у коменданта, переплатив за него вдвое. До вечера мыли и чистили, отскабливая квартиру от трехлетней грязи. Потом мыли окна. Пузырек нашатыря нашелся под ванной, а газеты Ит принес из ларька «Союзпечать», стоявшего на набережной Яузы, в некотором отдалении от высотки. Сразу стало значительно светлее — пыльный полумрак исчез вместе с грязными потеками воды на стеклах. Шторы, правда, решили пока не трогать — стирать их было негде, в ванне сейчас плавали цветы.

К вечеру квартира приобрела более или менее жилой вид — по крайней мере, пылью и запустением в ней уже не пахло, а пахло теперь свежезаваренным чаем, коржиками, мылом и чем-то еще, неуловимым и приятным — видимо, жизнью.

Ит сидел на кровати и рассеянно просматривал старые бумаги, которые перекочевали со стола на эту самую кровать на время мытья окон. Скрипач протирал ветхой тряпкой подоконник.

— Чего читаешь? — поинтересовался он.

— Да так… — Ит неопределенно хмыкнул. — Тут старье по этой сетке… несусветное. Наверняка Берта с группой уже порядочно успели продвинуться.

— Скорее всего, — согласился Скрипач. Поднял с пола таз с грязной водой, ушел в ванную. Через полминуты вернулся, вытирая руки серым застиранным полотенцем. — Свиньи мы все-таки. Эгоистичные, — добавил он.

— Маден? — горько спросил Ит, хотя и так все было понятно.

— Угу, — кивнул Скрипач. — Совести у нас нет. Бросили ребенка…

— Рыжий, она взрослая уже. — Ит отложил бумаги. — Я тоже хотел дождаться. Но…

— Вот и «но». — Скрипач печально усмехнулся. — Такое вот «но». Ну что это за жизнь, а? Почему нельзя, чтобы все было хорошо?

— Не знаю. — Ит вздохнул. Отложил бумаги в сторону. — Хватит про это думать. Пошли чаю выпьем.

— С водкой.

— Рыжий…

— Ну хорошо, хорошо, без. — Скрипач скривился. — Но ты на секунду себе представь… я же ее в морозилку запихнул еще в час дня. Ледяная. И колбаски… А потом чаем это дело лакирнуть…

— Сука, — с чувством отозвался Ит. — Мертвого уговоришь. Ладно, давай. По рюмке.

— За то, чтобы с Маден и мальчишками все было хорошо, — со значением добавил Скрипач. — За это сейчас ну просто грех не выпить.

— Лишь бы водка была, а повод найдется, — сардонически усмехнулся Ит. — Конечно, конечно. А потом будет вторая рюмка — с прибытием. И третья — чтобы не в последний раз. И четвертая — за успех нашего безнадежного дела. И пятая — за Бертика с группой. И шестая — за нас с вами, и за хрен с ними. И седьмая…

— Бутылка кончится, седьмая, — ухмыльнулся Скрипач.

— А у нас вторая есть, — отозвался Ит.

— Ой, да иди ты…

Бутылку прикончили еще засветло. В восемь вечера засобирались — Скрипач кое-как вытащил из ванны розы, попутно исколов руки шипами; Ит сунул в рюкзак шампанское, сыр и вторую водку.

— Коржики возьми, — посоветовал Скрипач, заворачивая розы обратно в газету.

— Да ну, — отмахнулся Ит. — На утро оставим.

— Тогда ладно… Блин, ну неужели нельзя вырастить какой-нибудь неколючий сорт?! — вызверился Скрипач. — Что за…

— Давай я. — Ит сунул ему рюкзак, разложил газеты на полу.

Сейчас ему было очень хорошо. Немного шумело в голове от выпитого, слегка сбоила координация — но это ерунда, если сравнивать с появившимся теплом и покоем. Мысль о Маден, оставшейся в обществе Орбели, грызла гораздо меньше, мысли о работе, ради которой они сюда, собственно, и прибыли, вообще витали где-то очень далеко, и сейчас, в данную минуту, он ощущал то, ради чего стоило, пожалуй, потерпеть и все остальные мысли, и эти унизительные тесты, и прежнее отчаяние.

Он наслаждался минутой.

За чистым окном — тихий, ласковый московский вечер, летний, неспешный. Огромная мирная река, ленивые голоса, иногда — шум проезжающих машин. Внизу, скорее всего в кулинарии, играет плохо различимая мелодия. Продавщицы, отпустив основных клиентов, слушают радио. «Только с тобой… свиданья с чистой и невинной судьбой… и васильковые глаза предо мной… сияют ярче, чем огни… Ты вдохновение мое… И я обязан сохранить…» Какое-то танго, скорее всего что-то новенькое. Давно не были, давно, и поэтому сейчас особенно хорошо — вот так.