Юрий Любушкин - Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД

8. Необходимо помнить, что повсеместная и ежедневная, ежечасная работа по неукоснительному выполнению п. п.1—7 настоящего Приказа есть первоочередной долг и святая обязанность каждого представителя Особого отдела.

9. Начальники Особых отделов армий и Управления фронта обязаны знать («обязаны знать» подчёркнуто красным карандашом), что продвижение по службе, присвоение званий (в т. ч. внеочередных) и представление к правительственным наградам сотрудников Особых отделов производить только в случае неукоснительного и добросовестного выполнения ими настоящего Приказа.

Первый заместитель

Наркома Внутренних Дел,

Комиссар Госбезопасности

2–го ранга

Всеволод Меркулов.

Москва

«___» октября 1941 г.

Восточный фронт.

Особая папка.

Сверхсекретно!

Экземпляр единственный.

Внеочередное сообщение №____<

> адмиралу Канарису.

В настоящее время по мере приближения наших войск к вражеской столице замечается отток перебежчиков с русской стороны. Наверное, объяснить этот факт лишь одним свирепым отношением большевистских комиссаров к своим подчинённым и попыткой установить тотальный контроль за каждым красноармейцем со стороны Особых отделов – глупо и непрофессионально. Хотя это, возможно, и слабое утешение для идиотов. Речь, конечно же, идёт о другом. Совершенно другом…

Как ни прискорбно это объяснить, но что‑то странное происходит в поведении и психологии самих русских за последний месяц и буквально за последние считаные дни. Потеряв столько территории за 4 месяца войны, они теперь в прямом смысле слова отчаянно сражаются за каждый клочок земли. Ещё месяц – полмесяца назад в затяжных боях под Вязьмой, когда практически одновременно то в один, то в другой котёл угодили несколько русских армий, они сдавались тысячами в плен. А те перь переходят на нашу сторону лишь единицы. Нонсенс!

От этих перебежчиков, сбежавших от сталинского режима, установлено следующее… Систематически, по всей линии фронта, сменяя друг друга, с интервалом один–два дня, реже три, появляются диверсионные отряды русских с собаками–минёрами. Характерно, что появлению на позиции таких групп (отрядов) предшествует тотальная проверка («общий шмон» по–русски) рядового и младшего офицерского состава непосредственно в окопах переднего края.

Перебежчики с разных участков линии обороны вдоль большевистской столицы с достоверной очевидностью утверждают (фраза «с разных участков» и «с достоверной очевидностью» подчёркнута красным карандашом. Этим же карандашом на полях проставлен знак вопроса возле словосочетания «общий шмон» —?… Sleng), что при этом изолируются лица прибалтийской национальности и выходцы с Западной Украины.

Один из перебежчиков свидетельствует, что посланный с донесение м в штаб полка после убытия с позиций батальона спецотряда с собаками, понёсшего накануне в бою большие потери, как, впрочем, и весь батальон, но уничтожившего много танков («горели по всему полю, не сосчитать…»), он наткнулся неподалёку в лесу на двух убитых солдат из своей роты. По всей видимости, они были убиты выстрелом в затылок. Это были те прибалты, которых изолировали, а потом и конвоировали в тыл особисты перед прибытием диверсионных спецгрупп с собаками.

Другой перебежчик (военнопленный) сообщил, что у них в батальоне перед тем, как прибыли группы военнослужащих с собаками–минёрами, особисты увели в тыл несколько человек, среди которых было три украинца, («кажется откуда‑то из‑под Львова, как они говорили с Галичины…»). Правда, один из них – со слов перебежчика – хранил при себе агитационную листовку–пропуск, сброшенную накануне с нашего самолёта, которая призывала русских добровольно сдаваться и переходить на сторону германской армии («бей сталинских жидов–комиссаров и переходи на нашу сторону…»). Одновременно такая листовка является и пропуском при добровольной сдаче. Расстрелянный украинец показывал эту листовку не только своим землякам. Перед арестом он как‑то обмолвился, что зачем ему «сражаться за Сталина и москалей», когда у них (его земляков) есть «ридна Украина и батька Бендера».

Другие арестованные особистами солдаты, в том числе и не украинцы («обыкновенные русские мужики… пострадали из‑за гадёныша – всех шлёпнули…»), были все из одного взвода, сослуживцы. Больше он их не видел. По слухам, их якобы застрелили при попытке к бегству, когда сопровождали в штаб полка («сержант – сука, наверное, заложил; выслужиться хочет, чтобы назначили командиром взвода заместо убитого «младшего»; а коли назначат, глянется сержант начальству, там, смотришь, и кубари в петлицы навесят вместо треугольников…»).

(И опять по тексту погуляла рука шефа Абвера, поставив жирные знаки вопроса напротив отчёркнутых красным карандашом слов «гадёныш» и «шлёпнули»).

…Ещё один перебежчик рассказал, что перед появлением спецгрупп с собаками особист беседовал с командиром батальона на повышенных тонах. Комбат на виду у всех завёл шашни (подчёркнуто красным карандашом и стоит знак вопроса) с молоденькой санинструкторшей («такая стерва кому хочешь голову вскружит, вот и пустился наш комбат во все тяжкие…»).

Все прощалось ему. Да и сам комполка смотрел сквозь пальцы на его любовные похождения («война–зараза, глянь, и пригребёт к себе когтистой лапищей, а здесь девка в полном соку, так что гуляй не хочу – живём однова…»). Майор был мужик геройский, рубаха–парень, к тому же орденоносец. На гитаре играет – заслушаешься! Таких бабы и девки любят. А он и сам не промах насчёт «сладенького»…(«рубаха–парень» снова подчёркнуто все тем же красным карандашом и стоит знак вопроса после слова «уточнить» на полях…)

Особист пригрозил комбату («а может, и самому девка глянулась: дюже сладенькая…»), что этот роман так даром для него не пройдёт («нечего на передовой дела амурные крутить, когда такое кругом…»). На что майор заметил: двум смертям не бывать, а одной не миновать. Так что расстреливай, тудыт твою в качель, а девку не тронь – моя! На что ему особист язвительно заметил: а вот девку он как раз и пустит в расход первой. Комбат об столешницу хрясь кулаком – ничего у тебя не получится, чекист хренов! А тот ему спокойненько так, ну прямо по слогам – получится, милок, ещё как получится. И дня не пройдёт…

В общем, поговорили вволю.

Припомнил ему особист «чекиста хренового». Ещё как припомнил. Аукнулось – и дня не прошло…

В сумерки прибыло в окопы несколько спецгрупп с собаками–минёрами («Ну и дела, вот это да – танки будут подрывать фрицевские…»). Комбат наотрез отказался предоставить им свой просторный блиндаж для размещения. И понятно, почему…