Юрий Любушкин - Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД

Что касается странного отряда…

Перед рассветом, когда лейтенант увёл свой взвод, всю деревню нашу разбудил небывалый грохот. По всей видимости, бой шёл за лесом у шоссе. Или взрывыали что… Да только кто его знает? Но грохот был частый и жуткий. Потом в одночасье все затихло. Тогда‑то вскорости и появился этот странный отряд…

— Есть, герр комендант, как можно более подробно с этого места.

…Лай они подняли на всю округу. Наши деревенские псы разошлись, не унять ничем. Отряд‑то этот, странный, с собаками был… Но собаки у них вышколенные, с полуслова все команды исполняют. Особо ретивых наших деревенских шавок, что махом через ограду и на них бросились, ну на их овчарок, они тут же молча пристрелили на ходу.

Шёл этот отряд организованно, хоть и с собаками, в темпе марш–броска. Все одеты в масхалаты, но на разведку не похожи. Собаки… На них подсумки брезентовые. На каждой. Что ещё? Не припомню я, да и час ранний был, не разглядеть. Я‑то вышел, гляжу, мой кобелина валяется у калитки в луже крови. Пристрелили, значит… Я его всегда на ночь во дворе с цепи спускаю. Всполошилась, одним словом, деревня. Ах, да, чуть не забыл… Все бойцы в отряде том как на подбор. Молодые. Примерно все одного возраста. И выправка, и манеры, ну, в общем, не простые это солдаты. Кто такие – поди разберись… Ещё пристрелят, не раздумывая, как моего пса. Что у них на уме – догадайся…

Ага, вспомнил… Оружие у них – сплошь автоматы и ППШ наши и немецкие. Споро, говорю, шли. Но при этом несколько человек спереди и сзади успевали автоматы на избы наводить. Словно ждали нападения. Да ловко это у них получалось, сразу чувствуется особая выучка.

— Нет–нет, герр комендант. Эти группы, что в охранении были спереди и сзади отряда, без собак бежали. Сколько всего? Человек сорок – сорок пять. А может, и того меньше… Я говорю, когда к калитке вышел, они уже удалялись. Благодарствую, герр комендант, за сигаретку. Разрешите закурить?

…Только Сычиха и здесь отметилась… Хоть и споро, почти бегом передвигались эти странные бойцы, она зачем‑то обратилась к их командиру. О чем они беседовали, не известно. А может, просто о сыновьях своих спрашивала, теперь‑то не узнать…

После того как отряд ушёл, она все уверяла соседок–старух, что это были пограничники. Слышал я краем уха этот разговор. Как она определила, что это были именно пограничники, одному Богу известно. А может, от того, что оба младших сына– близнеца у н её на границе в Белоруссии служили? Но с началом войны, понятное дело, от них ни слуху ни духу… Да и как?…

Когда ваши вошли и я все рассказал, ничего не утаил. И про лес, и про партизан тоже… А ещё, когда ваши вошли, я начальнику‑то и рассказал не только про знамёна, а ещё как Сычиха меня жизни пыталась лишить. И не раз это было.

Разрешите ещё закурить, герр комендант, волнуюсь я… Ага, спасибочки, премного благодарствую за угощенье.

…Так вот, когда лейтенант–мальчишка со знамёнами к ней обратился, я скумекал, что или она сама или Андросиха ещё сболтнут чего лишнего про меня, и сховаться поспешил. Бережёного, знать, Бог бережёт… Вовремя успел затаиться. Точно, стерва старая рассказала про меня. Это уже потом мне Андросиха рассказала, что и у неё искали, все вверх дном в избе перевернули «Где твой полюбовник, сознавайся подстилка дезертирская? Найдём, шлёпнем вас обоих!» – натерпелась страху.

Затаился я на другом конце деревни, в заброшенной баньке, там и до лесу рукой подать, ежели чего…

И во второй раз мне повезло… И то уж верно – прямь в рубашке родился. Ну, это когда отряд «пограничников» с собаками проходил…

Только глянул я мельком на своего кобеля, сообразил, и со мной чикаться не станут. Буду валяться вот так же в пыли у дороги. И что есть мочи припустил туда же… К баньке. Где я прячусь, даже Андросиха не знала. Баба‑то она ладная, в самом соку, да грешок за ней один водится. Трепливая больно. Языком мелет, как помелом метёт. Одно слово – сельпо. И хорошо, что не говорил, где хоронюсь… Сболтнуть могла по бабьей глупости своей. А ежели как следует прищучить её, то такого наговорит…

Эти, ну которые с собаками были, даже в подполье в картошку у неё стреляли – может, я там зарылся. Жахнули раз, другой – нет никого. А в моей избе гранату в печь бросили. Разворотило все… Спасло меня, что спешили они. Ваши по пятам ш ли. А так, чего доброго, пустили бы ещё собак по моему следу. Ну тогда все – пиши пропало. Точно пристрелили бы – раз плюнуть. И не разговаривал бы я сейчас с вами.

Это все Сычиха – дезертир, дезертир, предатель Родины…

Ну и поделом ей, старой ведьме… Хрычу бы её старому надобно ещё ноги повыдёргивать, чтоб не шастал по ночам в лес к партизанам. Пересекутся с ним ещё наши стёжки–дорожки. Поквитаемся за все… Все гнобил меня до службы в армии на колхозных собраниях – лодырь, лентяй, непутёвый. Ладно, сочтёмся теперь… Не век же ему в лесу куковать, хрычуге мерзкому.

Сычиху, как мать пяти сыновей – красноармейцев, муж которой уволок в лес к партизанам сталинские знамёна прятать, вздёрнули на берёзе перед домом. Приказ был неделю не снимать. Это для устрашения, значит. Притихла деревня. Дошло быстро до сволочей, что германец с ними не намерен в бирюльки играть. Кончились их колхозные собрания. Хана советам. Баста.

А дом Сычихи спалили дотла… Хороший добротный дом. Колхоз им перед войной ставил, как самым заслуженным родителям в районе. Ещё бы: двое из сыновей, красные командиры–орденоносцы. Отличились, значит, в финскую… Портреты их все газеты обошли. Сам Калинин им ордена в Кремле вручал.

— Признаюсь, как на духу, герр комендант: это я ей петлю на шею накинул. Плюнула мне в лицо ещё напоследок, паскуда старая: «За меня Сталин отомстит!..»

Ага, как же! Держи карман шире. Болтайся на берёзовом суку до второго пришествия. Ничего, и муженька твоего скоро рядышком вверх ногами подвесим.

— Я‑то сам решил отсидеться до поры до времени, пока все не уляжется. В первые дни по ранению в госпиталь попал. Как лучше стало, дунул сюда. А что? Кругом леса, есть где отсидеться. Одно понятно мне было с первого дня: германец – это силища. Как попёр – не остановишь. Все на своём пути сомнёт. Куда там Советам с ним тягаться – кишка тонка… Ну, а теперь я на службе у вас, герр комендант. В местные полицаи меня определили. Служу новому порядку.

PS

Герр Адмирал!

Как Вы и просили, я сохранил в этом донесении весь колорит русского языка при допросе пленных (перебежчиков) и дополнительно передал весь их окопный сленг. При составлении донесения их показания (речь) не адаптировались. Речь живая и зачастую фольклорная [14]…

Начальник Восточного

направления (отдела) Абвера,

генерал–лейтенант