Алексей Лукьянов - Ликвидация

Он встал с широкой скамьи, на которую его уложили, и, покачиваясь, пошел посмотреть, что за шум снаружи. По пути он обнаружил початую бутылку вина и с огромным удовольствием всосал ее содержимое. Стало заметно легче.

И только после этого он увидел в приоткрытую дверь, что все его подельники стоят, безвольно опустив руки, а перед ними качает права поручик, дерзкий не по масти. Сергун оценил вес пустой бутылки, покачав ее на руке, и начал осторожно выходить из дома. Никто его не видел, все взгляды были прикованы к Белке, который доставал из кармана тритона.

— Медленнее, — говорил поручик Курбанхаджимамедов. Он наслаждался триумфом. Сейчас он снова ощутит в своей ладони холод и вибрацию, а потом заставит всех корчиться от удушья.

Тритон лег в подставленную ладонь. В воздухе что-то загудело.

— Эй, — окликнули поручика, и он резко обернулся — для того только, чтобы пустая бутылка от вина врезалась ему в лоб и он без сознания упал на доски рядом с Эвальдом.

Никто не обратил внимания на то, что упали на настил две бутылки вместо одной. Все были заняты тем, что пинали, топтали тело поручика ногами, втыкали в него ножи и заточки. Спустя пять минут обезображенный труп лежал рядом с Эвальдом, а бандиты стояли вокруг и тяжело дышали от усталости.

— Ну, Сергун, ты молодца, — похвалил старик Военко. — Я уж думал, совсем нам хана.

Вместо ответа Сергун громко рыгнул. Бандиты заржали.

— С меня причитается, — сказал Белка. — Ух, фартит мне в последнее время, просто страсть, как фартит. Пошли, накатим по соточке, чтоб расслабиться.

Все его горячо поддержали. Но тут вмешался Мерин. Он взял за шкирку дрожащего от страха Эвальда:

— Ванюрик, с этим-то что делать будем?

Белка, признаться, и забыл о заложнике.

— С этим? Эх, жаль, что не баба, там бы ясно было, что с ним делать. Пусть сначала расскажет, чего хотел. Разожмите кто-нибудь руку его благородию.

Двое бросились исполнять. Кулак поручика оказался крепко сжат и холоден, будто Курбанхаджимамедов, или как он там себя назвал, успел окоченеть.

— Ножом поддень!

— Так отрежу пальцы же.

— Че ты ссышь, будто никому раньше не резал.

— Тогда руку держи. Вот так.

Пальцы один за другим падали на настил. Показался хвост ящерицы, обагренный кровью, потом тело.

— Выдергивай! Есть!

— О, смотрите, а у Фомы глаза цвет поменяли.

— И правда!

Фома отбросил от себя тритона, тот как-то странно упал — тяжело, со стуком, будто гирю уронили.

— Чего, кусается? — засмеялся старик Военко.

Фома испуганно посмотрел на всех:

— Т-током ударило. Ей-богу, не вру. Слышь, Ванюрик, может, ну ее в пень, цацку эту.

— Тебя не спросили, — ответил Белка. — Ну что, барышня? Показывай, чего хотела.

Бандиты снова весело засмеялись удачной шутке.

Именно в этот момент с обрыва донеслось:

— Атас, облава!

1920 год. Конец Белки.

По дороге в Лигово Кремнев с Кошкиным опять начали спорить.

— У них Перетрусов, нельзя шмалять во все, что движется, — сказал Сергей Николаевич. — Вообще мне не нравятся все эти ваши силовые операции. Преступника надо брать, как это делал Скальберг — дома, из постельки.

— Я не могу дать уйти бандиту только потому, что мой агент окажется под ударом. В конце концов, Перетрусов не маленький, сам знал, на что идет. Я, между прочим, за чужими спинами не отсиживаюсь, если вы это имеете в виду.

— Я, Владимир Александрович, имею в виду, что вы в войнушку не наигрались, очевидно. Вам все пострелять охота. Уголовный сыск — пора бы уже и запомнить — в первую очередь работа головой, безо всякой стрельбы. Стрельба — это хаос, а хаос — это всегда непредвиденные обстоятельства. А должен быть порядок.

— Да, это война! И все это знают, только вы все время отгородиться желаете, чистеньким остаться. Между прочим, Скальберг моим заместителем был, хорошим заместителем. Не ровен час, меня на повышение переведут, я думал — Шурка прекрасным начальником будет, порядок в городе наведет. Нет, вы на него влиять начали. Если бы не это его чистоплюйство, глядишь, живой бы сейчас был! Все должны знать, что советская власть — это сила!

— Вот! Что и требовалось доказать! Власть — это сила. Поздравляю! То есть вы хотите, чтобы власть боялись. А я хочу, чтобы власть уважали. Искреннее уважение никогда не базируется на страхе. Власть — это закон. Единый для всех!

— Сергей Николаевич, вы что хотите? Чтобы я отменил операцию?

— Я хочу, чтобы вы провели ее осторожно. Ну поубиваем мы всех, а что люди скажут?

— Спасибо.

— Да черта с два. Скажут — приехали чекисты, всех поубивали, не разбираясь. Страха это, конечно, нагонит, но вот уважения — ни капли. Потому что мы служители закона и должны предать бандитов суду, чтобы уже суд решал, что с ними делать. А иначе не закон получается, а кистень! Да-с, кистень!

Спор этот был бесконечным, Кошкин с Кремневым зацеплялись по данному поводу языками через день да каждый день.

Автомобиль остановился у станции. Там уже стояли начальник, патрульный и похожий на мокрую курицу парень одних с Перетрусовым лет.

— Это ты Пантелеев? — спросил Кошкин.

— Я.

— Начальник уголовного розыска Кошкин. Ты нашел хазу?

— Я.

— Далеко?

— Нет, товарищ начальник уголовного розыска, по Таллиннскому, не доезжая до Петергофского.

— На машине быстро доберемся.

— Только не на машине, товарищ начальник. Это дача, к ней дорога насыпная ведет. Если у них кто на стреме стоять будет — вас сразу срисуют, место открытое.

— Что предлагаешь?

— Если тихо по бережку пройти, то можно очень близко подобраться.

— Покажешь дорогу?

— Конечно, — сказал Пантелеев. — А где Богдан?

Кошкин с Кремневым переглянулись.

— Он там, на хазе, — сказал Кошкин. — Поэтому надо поторопиться.

Кинолог с палевым Заветом пошли в передовой группе, вместе с мокрым Пантелеевым, Кремневым и еще парой опытных агентов. Они должны были разведать обстановку, потом подать сигнал основной группе, оставшейся ждать под прикрытием леса на шоссе. Завету отводилась самая важная роль — если бандиты смогут вырваться из оцепления, он должен был преследовать именно Белку.

Кремнева, пока их группа продиралась через травы и кусты, не оставляло чувство тревоги. Слишком легко Кошкин согласился на его план.

— Миленькие, давайте побыстрее, хорошо? — торопил он коллег.

В половине седьмого они наткнулись на Перетрусова. Тот сидел в зарослях ракиты и прислушивался к голосам, доносящимся с дачи. Кремнев едва не умер от счастья.

— Богдан, дурак ты этакий, как же у тебя ума-то хватило?! — шепотом хвалил он лучшего своего ученика. — Я ведь думал — ты прямо в пасть полез.

— Тихо, там другой человек в пасти… — сказал Перетрусов и увидел Леньку. Они только кивнули друг другу, будто виделись всего час назад.