Валентин Егоров - За того парня…

Выслушав объяснения старшины Добродеева, лейтенант Любимов снова нейтральным и спокойным тоном повторил вопрос:

— Кто был тот человеком, который напрямую вам посоветовал, более не появляться в своем взводе?

Ситуация начала напрягаться, старшина Добродеев понял, что командир роты от него не отстанет, если он не назовет имя того человека.

— Ефрейтор Бове!

Лейтенант Артур Любимов тяжелым взглядом посмотрел на молодых парней, командиров взводов своей роты и, не произнося ни полслова, направился к выходу из своей казарменной комнатушки. Переступая ее порог, краем глаза он успел заметить, что только один Добродеев суетливо поднимается на ноги и поспешает за ним, а двое других продолжали сидеть на стульях. Криво усмехнувшись, Артур подумал о том, что время по наведению порядка в роте нельзя более тянуть, что обстановка в роте осложняется с каждым часом. Если он не покажет своего характера, то бойцы штрафники его затягивание и нерешительность воспримут за проявление слабости с его стороны, поэтому будут наглеть день ото дня.

В коридорах казармы было грязно, повсюду валяются окурки папирос, большие кучи грязи и пыли скопились по углам, чувствовалось, что уборщиков здесь давно не было. Навстречу встречались отдельные красноармейцы и целые их группы, которые, покуривая папиросы, разгуливали взад и вперед и не обращали внимания на идущего по коридору лейтенанта Любимова, только что назначенного командира роты.

Когда одна из таких покуривающих папиросы групп красноармейцев оказалась у него на пути, то последовали короткие и мгновенные удары. Пара красноармейцев свалилась на пол, они никак не могли вздохнуть полной грудью, а трое других красноармейцев громко кричали от боли в груди. При этом кто-то корчился на полу и держался за пах, а кто за грудь. Остальные красноармейцы в коридоре с большим удивлением рассматривали своих товарищей, громко кричавших от боли, лежа на грязном полу.

— При виде командира роты или командира взвода, рядовой боец должен встать по стойке смирно и приложением правой руки к краю фуражки или пилотки его приветствовать. Вам ясно, товарищи красноармейцы?

— Так точно, товарищ командир роты. — Послышались разрозненные и тихие голоса удивленных красноармейцев.

В этот момент послышал еще один голос, который повторил фразу командира роты, но с большими обертонами в голосе:

— Вам ясно, товарищи красноармейцы?

Все красноармейцы в коридоре встали по стойке смирно и, приложив правую руку к пилоткам, громко гаркнули:

— Так точно, товарищ командир взвода!

Скосив глаз вправо, Любимов увидел младшего лейтенанта Гаврилова, а за ним Добродеева и Худякова. Опять-таки не сказав ни слова, лейтенант Любимов, коротко козырнув, приветствующим его бойцам в коридоре и отправился дальше в помещение в казарме, где располагался третий взвод.

Когда примерно сто пятьдесят человек размещены в одном непроветриваемом помещении, то в этом помещение обязательно создается собственный микроклимат, которым могут дышать и жить только эти сто пятьдесят человек. Они давно уже не покидали этого помещения и люди в нем привыкли к запаху распаренных человеческих тел, которые только раз в неделю принимали баню, но каждый день обувают и разувают кирзовые сапоги с портянками. А некоторые, которым неохота далеко бегать, даже справляли малую нужду по углам.

Когда командиры перешагнули порог этого помещения то на секунду замерли у входа от удивления, ведь не каждый день можно увидеть настоящий человеческий муравейник. Все помещение снизу доверху было заставлено топчанами, на которых сидели, лежали или даже боролись парни призывного возраста, двадцати одного — двадцати двух лет. Вначале лейтенант Любимов подумал о том, что в этом помещении полная анархия, никто никому не подчиняется и каждый парень занимается только своим делом. Но присмотревшись внимательно, Артур обратил внимание на небольшую группу красноармейцев, которая толпилась вокруг человека, то ли казаха, то ли татарина, по крайней мере, у этого человека лицо было азиатским и плоским.

Когда Добродеев назвал имя своего врага, некого Бове, то тогда Любимов почему-то подумал, что этот враг Добродеева должен был быть в прошлом белогвардейцем с утонченными аристократичными манерами поведения, или же белым офицером, воевавшим в армии Деникина. Разумеется, этот азиат не мог быть ни тем, ни другим, а по всему прочему он был простым уголовником. Он продолжал еще наблюдать за Бове и его группой, когда вперед выскочил старшина Добродеев и почему писклявым голосом прокричал:

— Товарищи красноармейцы, всем стоять смирно…

На долю секунды в этом помещении воцарилась тишина, все красноармейцы, в нем присутствовавшие, как один, повернули головы в сторону стоящей у входа в казарму четверки командиров. Посмотрели и головы все красноармейцев так же все вместе от них отвернулись, а в помещении снова возродился привычный гул голосов. Муравейник снова занялись своими делами, и больше никто из бойцов штрафников даже и не посматривал в сторону командиров, по-прежнему, стоявших у входа в помещение. Лейтенант Любимов стоял и едва сдерживал нездоровый смех, он не понимал, что ему делать в положении, когда на тебя твои же бойцы не обращают ни малейшего внимания. Положение и имидж командиров РККА спас старшина Добродеев, который вдруг выскочил вперед и заорал на все помещение, обвиняя ефрейтора Бове во всех своих бедах и делах. Эти свои обвинения старшина Добродеев выдвигал как-то совсем не по-мужски, каким-то ненормально-визгливым женским голосом.

Лейтенант Любимов все же ошибся, ефрейтором Бове оказался вовсе не тот казах и не тот татарин, а совершенно другой человек. Если смотреть на Бове со стороны, то он действительно выглядел настоящим уголовником Все это время он сидел в центре муравейника, но вокруг него не толпились лишние люди и никто не лез к нему со своими советами. Ефрейтор был парнем дет двадцати пяти — двадцати семи, каким-то странным на вид. Он имел стройное тело, но руки почему-то были слегка длинноватыми, ими он мог, слегка согнувшись, достать пол. На груди и на предплечьях он имел красочные наколки и татуировки, которые в дальнейшем должны были сложиться в единую картину, но до ее завершения трудно было бы сказать, что на них изображено.

Сам же ефрейтор был настоящим бойцом-поединщиком, длинные руки и длинные ноги, в нем так и ощущалась сила и гибкость движений тела. Он вскочил на ноги и, как-то странно потрясая руками в воздухе, подобно орангутангу, отправился в направлении старшины, длинными ногами перескакивая с одного топчана на другой. Человеческий муравейник моментально застыл в неподвижности, тотчас же прекратились все разговоры и перешептывания. Казарма наполнилась тишиной и человеческим вниманием. Собравшись небольшими кучками, красноармейцы третьего взвода штрафной роты молчаливо наблюдали за тем, как будут дальше развиваться события.