Михаил Ахманов - Я – инопланетянин

Тридцать вторая параллель, тысяча двести сорок миль от Нового Южного Уэльса [82] Новый Южный Уэльс — юго-восточная австралийская провинция, выходящая к Тасманову морю; на ее территории находятся Мельбурн, Сидней и столица Австралии Канберра. , поворот на юг, к Новой Зеландии… Я был готов отдать команду автошкиперу, но в этот момент пискнул локатор — что-то приближалось к «Рине», какое-то суденышко, затерянное в просторах океана. Шло оно на юго-запад, но не под парусом — ветер был встречный, — а на моторе, и я сначала решил, что встретился с рыбачьей лодкой. Или с маленьким катерком… Но до новозеландских берегов было двести десять миль — слишком большое расстояние для крохотной посудины!

Мы сблизились, и я увидел небольшой катамаран. Два пластиковых корпуса, настил с каютой, мачта, два маломощных движка и груда емкостей с горючим… Это сооружение торчало над водой на две ладони и выглядело столь потрепанным, будто плавал на нем еще Магеллан или в самом крайнем случае Тур Хейердал в одной из первых экспедиций.

Но я любовался не жалким судном, а его командой. Была она небольшой, такой же, как на «Рине», и отощавшей, однако выглядела очень привлекательно. Девушка лет двадцати, но с пышными женскими формами, рослая, статная, смуглая, почти нагая; жгучие огромные глаза, волосы до середины бедер, крепкие груди с темными сосками, мягкие черты полинезийки и неожиданно строгий решительный рот… Не женщина — гибель Помпеи! Я торопливо спустил паруса, она заглушила моторы, и мы сошлись среди безбрежных вод, словно сказочная нереида с мифическим тритоном.

— Ты кто такой? — крикнула прекрасная незнакомка.

— Жак Дени, вольный мореплаватель, — представился я.

— Француз?

— Самый натуральный. Из Парижа.

— Это хорошо, — одобрила она, уставившись голодным взглядом на ящик с ананасами. — Мой отец тоже был французом. Из Марселя.

Мы помолчали, разглядывая друг друга. Потом я спросил:

— Хочешь есть, ваине [83] Ваине (вахине) — женщина (полинезийск.). ?

Она энергично кивнула, темные пряди заплясали по плечам и груди.

— Прыгай ко мне. У меня не яхта, а целый плавучий ресторан.

Она прыгнула. Так я познакомился с Ивон Сенье, дочерью Клода Сенье из Марселя и Ваа Отоо с островка Наори. Впрочем, ее отец и мать были давно мертвы, как и большая часть жителей острова.

Этот клочок скалистой тверди в Тихом океане был местом весьма примечательным. Тридцать градусов южной широты, сто семьдесят восточной долготы, две тысячи миль до австралийского побережья, пятьсот — до ближайшей суши, островов Кермадек, пустынных и почти необитаемых. Но о Наори этого не скажешь; во времена расцвета здесь теснилось тысяч десять полинезийцев и европейцев — огромное население для островка в три мили в поперечнике! Остров был открыт в 1798 году и девяносто лет принадлежал британцам, затем его захватила Германия, а в Первую мировую оккупировали австралийцы. Еще полвека Наори считался подмандатной территорией, сначала австралийской и британской, затем — ООН, и, наконец, в конце шестидесятых, став суверенным государством, вступил в эпоху процветания. Ее основой были фосфориты, добыча коих велась Британской фосфатной компанией на протяжении многих лет. Само собой, этот доходный промысел отошел государству, добыча выросла до трех миллионов тонн, и в результате к началу нынешнего века остров сделался пустыней. Затем сырье иссякло и люди разъехались, кроме немногих упрямцев, ютившихся на южном берегу. Было их около двухсот, и жили они на узкой полоске земли меж океаном и пустошью, изрытой карьерами да ямами. Индустриальная эра закончилась, цивилизацию смыло с наорииских берегов, зато остались три приятных, полезных и мирных занятия: рыбная ловля, сбор кокосовых орехов и размышления о вечном. Островитяне предавались им лет десять, пока Наори не погрузился в пучину забвения — иными словами, считалось, что остров необитаем.

Эти сведения, датированные две тысячи девятым годом, я выловил из покет-компа. О новейших временах поведала Ивон, и это оказалась совсем не та история, какую можно слушать на ночь. Лет пять тому назад Наори был открыт вторично, но кем, она не знала; просто явился корабль с людьми, и были среди них похожие на европейцев, на малайцев, на китайцев и не похожие ни на кого — темные, но не такие, как полинезийцы. Корабль, судя по описанию Ивон, напоминал британское сторожевое судно класса «Блэквуд», списанное давным-давно, однако в хорошем состоянии, без пушек, но с пулеметами и даже с ракетной установкой. Пришельцы (Ивон называла их «мердерс», убийцами) высадились на берег, согнали жителей деревни в кучу и принялись сортировать: девочек лет с десяти, девушек и молодых женщин — направо, всех остальных — налево. Этих вместе с родителями Ивон отвели к ближайшей яме и перебили — всех, включая грудных младенцев; яма потом была пересыпана хлоркой и зарыта. Девочек и женщин — а их осталось тридцать шесть — распределили среди мердерс, но всем добычи не хватило; кое-кому из пленниц пришлось обслуживать троих, а то и четверых. Ивон, можно сказать, повезло — ей покровительствовали главари, и потому она уцелела. Что удалось не каждой островитянке в последующие годы.

Корабль уходил и приходил, команда сгружала еду и спиртное и развлекалась с наорийками — неделю, две недели, месяц. Потом убийцы исчезали, оставив на острове стражей — когда пятерых-шестерых, когда и больше. Это был спокойный период, если не сопротивляться насильникам, не вспоминать умерших и не плакать слишком часто. Но Ивон не плакала — от ненависти сохли слезы и горело сердце.

Потом все кончилось.

— Каким образом? — спросил я, подкладывая ей на тарелку ломти консервированного тунца.

— Мы подорвали корабль. — Ивон прожевала кусок и потянулась к банке с тоником. — Отправили к дьяволу этих убийц! Я нашла взрывчатку в старых карьерах… ом-мо… аммо…

— Аммонал, — подсказал я.

— Да, аммонал. В карьерах много аммонала, Жак, но мне были нужны машинки… — Она неопределенно повела руками. — Такие, чтобы одну прикрепить к взрывчатке, а на другой повернуть рукоять. Я их искала, и я их нашла!

— Ты знаешь, как обращаться с радиоуправляемым запалом? Откуда, ваине?

— Отец научил. Он старый, мой отец… был старым, все умел, работал подрывником… — Ивон отодвинула пустую тарелку и принялась за ананасы и бананы. — Вкусно! Никогда такого не пробовала!

— Ты протащила взрывчатку на судно?

— Да. Я носила и другие девушки. — Она помрачнела, вспомнив, должно быть, зачем их звали на корабль и что там с ними делали. Потом, оскалившись в мрачной усмешке, сложила пальцы щепотью: — Носили вот столько, целый месяц. Я принесла машинки — эти, как ты называешь, запалы… А когда мердерс ушли, когда отплыли на милю… — Ивон резко крутанула пальцами, словно поворачивая рычажок взрывателя. — Бумм! Бумм, бумм, бумм! Ни корабля, ни мердерс!