Михаил Ахманов - Я – инопланетянин

Дисса, кажется, хотела. Усевшись на высокий парапет — так, что наши лица были вровень, — она погладила маленькие нагие груди и улыбнулась, заметив мой смущенный взгляд. Из одежды на ней был широкий поясок, охватывавший бедра, на шее — ожерелье из серебристой проволоки с синими камнями, и маленький венец на голове, тоже сплетенный из серебра; два камешка свисали на цепочках у висков, покачиваясь в такт дыханию.

Склонив головку, она посмотрела вниз. В воздушной пропасти под нами плыли вершины фиолетовых деревьев, карминовые и алые скалы, озера, в которых зелень небес приобретала глубокий изумрудный тон, а отражения облаков казались причудливыми рыбами, скользившими в хрустальной глубине.

— Я могу упасть, — сказала Дисса, заглядывая мне в глаза.

— Не можешь. Компенсационное поле, которое… Вздохнув, она повела рукой, отметая мои возражения.

— Думаю, ты очень молод… совсем не умеешь вести себя с девушками… Если девушка сказала, что может упасть, значит, тебе разрешается… ммм… в общем, ты можешь поддержать ее.

— За какое место? — поинтересовался я, стараясь не глядеть на ее груди. Ни мы, ни рами не стесняемся наготы, но обнаженность Диссы была иной, волнующей и обещающей. Сердце мое колотилось неровно, и я вдруг понял, что не могу читать ее эмоции, не говоря уж о мыслях.

Дисса снова вздохнула и провела ладошкой повыше пояска.

— Вот оно, это место… Называется талией. Ты знаешь, что у девушек есть талия?

— Анатомию изучал, — буркнул я, обнимая ее, как драгоценную вазу.

— Но не на практике, — заметила она. — Ну, ничего, ничего, Асенарри… Ты симпатичный паренек, и случай еще представится.

Глаза Диссы смеялись, тело под моей рукой было гибким и нежным, а от ее аромата кружилась голова. С трудом ворочая языком во рту, я произнес:

— И долго ли ждать этого случая?

— Не знаю. Может быть… — Она положила ладошки мне на плечи, ощупала мышцы тонкими пальцами, пробормотала: — Жесткий, как деревяшка… Ты можешь немного расслабиться? Вот так, вот так…

Ее соски коснулись моей груди, губы — моих губ, и этот сладкий миг длился вечность и еще минуту. Кожа Диссы пахла цветами, губы были то мягкими, покорными, то неожиданно упругими, и вскоре я выяснил, что у нее имеется язык. Очень энергичный и шаловливый…

Мой кругозор расширялся с пугающей быстротой. Быстрее, чем мчится корабль в космической бездне, быстрее, чем странствуют от звезды к звезде Старейшие.

Мы разомкнули губы, но не объятия. Я видел ее глаза, уложенные башенкой волосы с серебряной диадемой, синие камешки у висков, а дальше — небо, огромное, полное сияния и розовых туч, скользивших по ветру вместе с сентарой. Палуба под моими босыми ногами была прочна, но почему-то деревья и колонны, подпиравшие свод, будто бы раскачивались и изгибались. Насмешничают? Ну, что ж, не буду на них глядеть… Я закрыл глаза, опустил голову и стал целовать груди Диссы.

— Совсем как рами, — прошептала она, — как мальчишка-рами… А мне говорили, что уренирцы такие загадочные… что вы читаете мысли и можете их внушать… и что любая девушка…

Я оторвался от ее груди.

— Нет, Дисса, не любая — только та, которой нравишься. Только с ней можно делиться мыслями… такими, какие бродят у меня сейчас… Делиться, не внушать.

Она негромко рассмеялась.

— Разве трудно понять эти мысли? Что мои, что твои? Ты думаешь: не тот ли это случай? А я уверена, что тот. — Лукавая усмешка скользнула по губам Диссы. — Впрочем, нет, не уверена. Ты очень милый, Асенарри, но такой огромный… Ты меня пугаешь!

— Могу сделаться поменьше, — заверил я ее. — Могу изменить цвет волос и глаз, оттенок кожи, стать таким, как рами. Ты этого хочешь?

Она оглядела меня с задумчивым видом.

— Нет, пожалуй, нет… Останься собой, только чуть поменьше.

— Чуть?

— Да. Вот так. — Дисса вытянула руку на уровне плеча. — Это не тяжело? Не слишком долго?

— Не тяжело и не долго. Если ты не испугаешься…

— Я не из пугливых.

Я рассмеялся.

— Ты, наверное, из любопытных!

— Очень! — Дисса насмешливо прищурилась. — Из тех, кто не упустит случай. Это плохо, Асенарри?

— Нет. У нас говорят: там, где кончается любопытство, кончается и человек.

На галерее росли деревья, но я не нуждался в их энергии. Она была повсюду: струилась от леса и земли, от скал, озер и от огромного тела сентары, падала сверху щедрым потоком и разливалась в воздухе, текла среди туч и облаков, словно незримый дождь, орошающий Рамес-су-Кор веками, тысячелетиями, сотнями тысяч лет — с той незапамятной поры, когда планетарная ноосфера соединилась со Вселенной. Я раскинул руки и, ощутив трепет живой энергии, впитал ее ничтожную частицу. Столько, сколько нужно, чтобы убавить здесь, поправить там, что-то изменить, переделать, привести в соответствие, гармонизировать… На миг меня охватила сладкая истома происходящей трансформации, но это мгновение было кратким, словно прыжок пантеры, настигающей добычу. Я услышал, как вскрикнула и тут же смолкла Дисса. Видимо, ее кругозор тоже расширился.

— Ты… ты…

Она уже соскочила с парапета и стояла рядом, касаясь ладошками моей шеи, волос и плеч. Теперь она дотягивалась до них, не поднимаясь на цыпочки, и казалась мне не девушкой-крошкой, а просто девушкой, очень соблазнительной и милой.

— Как ты это сделал, Асенарри? Я принял важный вид.

— Великая уренирская тайна, Дисса! Мы, уренирцы, такие загадочные! Теперь я тебе больше нравлюсь?

Она расхохоталась. Аура ее сияла весельем и предвкушением любви.

— Больше, больше! Но я не уверена, что силы твои не иссякли… Отнесешь меня в свою каюту? Не споткнешься по дороге?

Я не споткнулся. Я мог перенести ее туда единым усилием воли, но зачем? Этот летающий остров был таким обширным, и, пока я нес на руках свою первую женщину, я мог ласкать ее и целовать.

Высокие звезды! Это было гораздо интереснее!

Я оставался на холме до утра и, возвратившись в лагерь, обнаружил, что мои спутники уже проснулись. Фэй перетряхивала свой мешок, стараясь разместить покомпактнее консервы, арбалет, аптечку и прочее добро; Макбрайт озабоченно хмурясь, о чем-то расспрашивал андроида — тот молча кивал или с заметной неохотой ронял пару-другую фраз. На плоском камне были расставлены банки и выложена упаковка галет — наш завтрак, приправленный водой из фляги. Рядом с этим импровизированным столом — мешки Макбрайта и Сиада; их ледорубы и мачете лежали поверх рюкзаков, словно напоминая, что путь наш долог и вряд ли закончится сегодня.

Присев на каменный обломок, я сказал:

— Остаемся здесь. После завтрака обследуем местность. Как вчера, двумя парами.