Вадим Шарапов - Командир Особого взода

— Пойдем, — хмуро буркнул Степан. Он шел мимо трупов, и настроение портилось с каждым шагом. Нефедов понимал, что иначе никак нельзя — волколак, однажды попробовавший крови, нормальным не станет никогда, и человеком его считать можно будет только до следующего полнолуния, когда жажда крови снова обернется безумием зверя. Но лучше от этого не становилось, потому что среди убитых были дети и женщины.

— Чертова мать! — выругался Степан. — Жаль, что я этой сволочи башку отстрелил сразу!

Он пнул книгу, валявшуюся около разрисованного кровью тела, и перешагнул через него, направляясь туда, где трое альвов, стоя неподвижно, держали на прицеле крепкого мужика, вжимавшегося спиной в бревенчатую стену.

— Так, — не доходя пары шагов, Нефедов остановился и пригляделся. Потом присел на корточки:

— Кого я вижу. Никак, Михаил?

Белый от страха мужик, челюсть которого мелко тряслась, судорожно кивнул, обхватив грязные плечи руками. Альвы пристально глядели на командира, ожидая приказа. Стволы их винтовок не шевелились, мертво уставившись в лицо недавнему оборотню.

— Вот, значит, почему места у вас гиблые, — презрительно усмехнулся Нефедов, снова поднимаясь на ноги, — волки шалят, значит?

Он сунул руку в карман, нашаривая папиросы.

— Ну, раз так — извини.

Альвы отошли на шаг, вскидывая винтовки. В это время пальцы старшины нащупали в кармане что-то мягкое. Он вытащил замызганную тряпицу, встряхнул ее — на землю посыпались крошки табака. Степан бросил тряпку под ноги и досадливо посмотрел на мужика.

— Хороша у тебя была махорка, Михаил! Получается, придется мне добром за добро отплатить.

Старшина вздернул плечи и замер, глядя в черные, без зрачков, глаза одного из снайперов. Думал он недолго.

— Ладно. Ведите его в машину, отвезем в Волоколамск. Пусть там с ним разбираются, у нас и своих дел по горло.

Помолчал и добавил:

— Не иначе, бог тебя надоумил такую махорку вырастить… Миша. Зачистить здесь все!

Он открыл глаза.

Ничего не изменилось. Кругом была непроглядная темнота, и сколько он ни напрягал зрачки, нигде не было ни единого отблеска света. Провел рукой по лицу. Ладонь стала мокрой — непонятно, то ли кровь, то ли просто вода. Потом он вытянул руку вперед и медленно пошел, пока обожженная ладонь не уткнулась в холодный камень стены. Под ногами что-то звякнуло. Степан присел и вслепую пошарил вокруг. Пальцы сомкнулись на знакомой рукояти кинжала.

Сунув его в ножны на поясе, он притронулся к гудящей голове и поморщился от резкой боли, нащупав длинную рваную рану от виска до подбородка.

— Хорошо приложился, — хрипло сказал Степан и сплюнул под ноги. Голос прозвучал глухо, как в погребе. Еще раз зачем-то дотронувшись до стены, Нефедов пошарил в нагрудном кармане и достал латунную зажигалку. Чиркнул колесиком, поставил гильзу на камень. Неяркий язычок пламени резанул по глазам, словно прожектор, и старшина поспешно отвернулся, досадуя сам на себя — теперь несколько минут перед глазами будут вертеться белые пятна.

Он огляделся по сторонам. Взгляду такого освещения вполне хватило, и старшина увидел небольшое помещение — кирпичные стены, брызги чего-то темного на железной двери, криво висевшей на одной петле. И труп в черной куртке, с неловко подвернутыми под себя руками и ногами, лежащий в дальнем углу. Степан натянул на ладонь рукав гимнастерки, подхватил нагревшуюся зажигалку и шагнул ближе, снова выдергивая из ножен кинжал.

Шаг, другой… По лицу мазнул знакомый неприятный холодок, словно мимо метнулась какая-то птица, на лету задев щеку мокрым крылом. Скривившись от боли, снова гвоздем ткнувшей в висок, Нефедов пригляделся. Потом перехватил кинжал за лезвие, зажмурился и сильно метнул, целясь в неярко блестевшую на кирпиче руну.

Вспышка ударила сквозь закрытые веки. Степан отмахнулся от едкой кирпичной пыли и подошел к мертвецу.

Под телом обнаружился «вальтер» с полной обоймой, который Степан, не долго думая, сразу сунул в карман. И больше ничего. Ни документов, ни каких-нибудь нашивок на куртке. Только татуировка слева на груди — две руны «зиг».

— Эсэсовец, стало быть, — пробормотал Степан, — да еще и маг… Видали мы таких.

За косо висящей дверью что-то зашелестело, скрежетнуло по металлу. Старшина отскочил к стене, распластался спиной по камню, направляя ствол «вальтера» в щель. Дверь еще раз тяжело проскрежетала и рухнула внутрь.

— Живые есть? — неуверенно сказали в дверном проеме. Нефедов не отвечал, внимательно вглядываясь в темноту, медленно и бесшумно дыша ртом. Потом тихо присел на корточки и спросил:

— Абросимов? Ты что, к теще на блины направился? Тебя кто так учил в незнакомые помещения заходить?

— Товарищ старшина! — из дверного проема, сжимая в руке автомат, появился тощий, стриженый «под ноль» солдат, с ног до головы перемазанный кровью и грязью. На его лице радостное удивление смешалось со страхом. — Это вы, товарищ старшина?

— Бабушка с того света! От двери отойди! — рявкнул на него Степан, поведя стволом «вальтера». — Быстро! Эй, там, ну-ка, не шевелиться! Стоять смирно, иначе пуля!

— Товарищ старшина… — пробормотал Абросимов, бестолково перекладывая автомат из руки в руку, — это со мной человек, товарищ старшина…

Нефедов внимательно посмотрел на него, потом, не опуская пистолета, сказал в сторону:

— Выходи, только спокойно. Абросимов… тебя как по имени?

— Се… Сергей, товарищ старшина, — от неожиданности запнулся на полуслове рядовой.

— Ты вот что, Серега. Видел кого-нибудь?

— Да нет. Никого. Крысы только.

— Понятно… Погляди там, в углу. Вроде доски какие-то валялись. Зажигалка, я чувствую, долго не протянет. А ты заходи, заходи, не жмись! — кивнул головой старшина, глядя как в комнату, перешагивая через груды кирпичей, пробирается высокий сутулый старик в драном пальто. На его лице, заросшем клочковатой седой бородой, поблескивало старомодное пенсне. Обеими руками старик крепко прижимал к груди набитый чем-то портфель. Степан присвистнул.

— Интересная у вас пара, я погляжу. Абросимов, ты же вроде как из пехоты? Где ты его откопал?

Сергей, с треском ломавший об колено доски, побросал обломки в кучу и потянулся за зажигалкой, продолжавшей гореть еле видным уже огоньком. Обжегся и, зашипев от боли, уронил раскаленную гильзу на камни. В наступившей темноте он виновато объяснил старшине:

— Так точно, товарищ старшина, из пехоты. Недавно после ранения. Оставили меня с такими же калеками, расположение части охранять. Только я сам попросился на штурм, потому что война же… Каждый человек на счету! Вот я и подумал… А этот… прибился в подвале. Немцев-то мы всех в верхних казематах положили, гранат потратили — не сосчитать! А потом сунулись этажом ниже. И тут Сашка Полозков… ну, то есть сержант Полозков уже наладился в первую дверь гранату бросить. А оттуда по-русски — не стреляйте, мол, и выходит этот дед. Без оружия. Кричит, что профессор какой-то, археолог, раскопки здесь вел. Какие такие раскопки? Сгоряча наши его чуть не пристрелили, да Полозков не дал. Отведи, говорит, Абросимов, его до особистов. Я и повел. А тут как рванет! И завалило верхние двери, а меня как на крыльях по воздуху шагов десять несло, пока в стену не впечатало. Очухался, гляжу — а лампочка еле светится, и дед этот рядом, а больше никого нет. И обратно пройти нельзя.