Константин Колчигин - Земля Ольховского. Возвращение. Книга третья

Сунув в карман куртки поданную мне Огневым рацию, я кивнул своим людям и быстро выбрался наружу. Осторожно дыша и прикрывая рукой в перчатке лицо от ледяного ветра, я торопливо прошёл к грохочущему трактору и заскочил в кабину. Наташа успела проснуться и с тревогой глянула на меня.

— Очень холодно, Николай Александрович? — сразу догадалась она.

— Да, — рассеянно кивнул я, освобождаясь от шапки и куртки. — Довольно бодрящая погода…

В последующие два часа температура продолжала понижаться, и я начал уже опасаться за прочность стальных конструкций машины — теперь за бортом кабины было что-то около сорока — сорока пяти градусов (при таком холоде любая сильно изношенная, либо изначально дефективная деталь могла легко выйти из строя), а также за годность арктической солярки в баке, которая уже наверняка начала густеть без подогрева на этом лютом морозе. Останавливаться в таких условиях было, разумеется, нельзя, но я, тем не менее, мысленно составил план действий на случай поломки трактора. Обогреватель кабины старался вовсю — я переключил его на «максимум», и мы с моей милой помощницей сидели в тепле, но стекла кабины, за исключением лобового, покрылись толстым слоем инея, а стоило прикоснуться рукой (я почти не снимал перчаток) к любому металлическому предмету, как он буквально обжигал кожу. Каждые четверть часа я вызывал Огнева и спрашивал, как у них обстоят дела, но там пока всё было благополучно — хорошо топили печки, не жалея бензина и вовремя проветривали помещение. Мы продолжали медленно подниматься по очень пологому склону, а температура тоже медленно, но неуклонно понижалась…

Проходил час за часом, и я почти каждые шестьдесят минут делал остановку, накидывал куртку, прикрывал лицо воротником свитера и, выбравшись наружу, вставал спиной к ледяному ветру, после чего выполнял в течении пяти-семи минут несложные разминочные упражнения. Это заметно бодрило меня, но очень ненадолго — через полчаса вновь начинало почти непреодолимо тянуть в сон, а весь кофе был уже выпит. Дизель продолжал уверенно грохотать, даже когда температура упала почти до пятидесяти градусов мороза, и я задумался ненадолго, из чего состояло наше арктическое топливо: надо полагать, что процентов на семьдесят — восемьдесят это была керосиновая фракция, ещё процентов пятнадцать — непосредственно солярка, а остальное, скорее всего, приходилось на присадки и синтетические масла. В целом подобная адская смесь была, конечно, не самым лучшим топливом даже для такого неприхотливого дизеля и резко сокращала его моторесурс, но в наших условиях оставалась лишь надеяться, что двигатель всё же продержится на этом горючем (не годившимся даже для заправки примусов) так необходимые для нас несколько десятков часов. В пятом часу «утра», когда вокруг нас заметно потемнело, но благодаря свежевыпавшему белому снегу путь можно было ещё почти также выбирать без особого труда, не включая фар, я сделал очередную остановку — мы находились в дороге более пятнадцати часов, и следовало долить горючее в топливный бак.

— Иван Ильич! — вызвал я по рации своего заместителя. — Я сейчас открою топливный бак — посылай мужиков по одному — только пусть лица прикроют от ветра, — заливать горючее из канистр. Как один зальёт — пусть бежит греться, а ты посылай другого, да смотри, чтобы носы себе не поотмораживали! Всего нужно залить двенадцать канистр.

— Сделаем, Николай Александрович! — тут же отозвался Огнев. — Первый раз сам пойду!

— Николай Александрович! — сразу окликнула меня помощница, когда я надевал свою куртку. — Там ведь очень холодно! Будьте осторожны!

— Я всегда осторожен, Наташа, — ободряюще улыбнулся я девушке. — В противном случае мы бы с вами так и не встретились… И, к слову сказать, мне доводилось бывать в местах с ещё более прохладной погодой!

Прихватив большую воронку, заранее сунутую мной под сиденье, я выскочил наружу и торопливо обошёл трактор. Холод стоял, конечно, лютый, да ещё в сочетании с очень даже свежим ветерком, который добавлял к и без того чрезмерно низкой температуре ещё пятнадцать — двадцать градусов. Быстро поднявшись на левую гусеницу, я после нескольких секунд усилий (у меня даже начало «прихватывать» морозом пальцы через тёплые меховые перчатки) снял крышку топливного бака и вставил в горловину воронку. Почти сразу подскочил Огнев с замотанным обрезками пледа (догадался пустить его на шарфы) лицом, успевший на ходу открыть пластиковую канистру, и принялся заливать топливо в воронку.

— Прячьтесь, Николай Александрович! — быстро сказал он. — Я справлюсь!

Вернувшись в кабину, я придвинулся к левому борту, по пути легко коснувшись губами щеки своей помощницы, и, сняв перчатки, потёр кончиками пальцев маленький участок (размером с донышко стакана) бокового стекла, покрытого толстым слоем инея. Когда мне удалось оттаять на этом месте для себя «отверстие» для наблюдения, я разглядел, что Огнева успел сменить Василий (я узнал его по богатырской фигуре), а через минуту на его место встал с очередной канистрой кто-то другой. Быстро меняясь, мужики минут за пятнадцать полностью залили топливом бак, а последний из них (кажется, Сергей) даже догадался закрыть его крышкой, и мне не пришлось выходить лишний раз на лютый мороз.

— Ну, как там дела у тебя, Иван Ильич? — тут же спросил я, едва вернувшись на своё место. — Никто не поморозился?

— Всё в порядке, Николай Александрович! — опять заверил меня своей дежурной фразой Огнев. — Холоду вот только напустили… Сейчас огоньку добавим!

— Смотри там пожар мне не устрой! — на всякий случай предостерёг я его и, дав отбой, взглянул на свою спутницу. — Вы не проголодались, Наташа?

— Есть немного, Николай Александрович, — улыбнулась она. — Будете со мной гусиные ножки?

— Слишком рискованно на ходу, — отозвался я, трогая машину с места — стоять дальше было уже опасно для двигателя. — Распечатайте мне, пожалуйста, плитку горького шоколада, а гусятиной пока займитесь сами.

В течение последующих трёх часов (я всё также выходил, каждые шестьдесят минут для маленькой разминки) температура за бортом кабины оставалась почти прежней, а Огнев по рации даже попросил меня сделать более продолжительную остановку, чтобы натопить снега для чая — все термосы уже опустели. Но останавливаться больше, чем на пять — десять минут было нельзя и моим людям, как и мне с Наташей, приходилось пока оставаться без горячего питья. Правда, я и моя помощница находились в тёплой (даже несколько жаркой) кабине, а всем остальным приходилось довольствоваться температурой в районе нуля градусов и они, конечно, успели основательно продрогнуть за столько часов пути.