Алексей Пехов - Проклятый горн

— Успокойся. Теперь тебе ничто не грозит. Но я хочу знать, откуда у тебя он.

Он вздохнул, на мгновение закрыл глаза:

— Обалдеть! Впервые мне попалось что-то стоящее, а я этому совсем не рад. Украл его. У одного парня в белом балахоне.

— Из Святых братьев очищения?

— Да.

— Я жажду подробностей.

— Помнишь, я рассказывал, как лишился своей повозки? В тот же вечер меня сцапали четверо в этих белых тряпках и капюшонах. Побили маленько, но без злобы. Я притворился немощным и к тому же хромым, так что они меня даже связывать не стали. Хотя, конечно, основная причина была в том, что ублюдки оказались довольно пьяны, а поэтому несколько безответственны к пленникам.

— Сколько вас было?

— Трое. Все дали деру, как только представилась такая возможность. Они даже и не гнались за нами особо. К ночи я вернулся, потому что моя сумка осталась в их лагере. Ну, я походя и эту штуку спер. Решил, что мне пригодится больше. Я ж не знал, что это настоящий кинжал. Вот дурак! — Жильбер хлопнул себя по лбу. — Они же трындели об особом госте из Арденау, которого в субботу ждет огонь во славу Господа! Нас должны были поджарить там же.

— Где собираются провести аутодафе?

— Ты знаешь, мне было как-то не до того, чтобы выяснять подробности у этих пьяных задниц. Я был уже рад, что удалось уйти целым.

— И они не говорили, куда собираются вас везти?

Он встал, отряхнул короткие штаны:

— Ты мне чуть горло не раздавил.

— Этот выжига пытается выклянчить денег, — перевел Проповедник. — Слушай! Отвесь ему пинка, он все быстренько расскажет.

Но я пошел более простым путем и достал из кошелька несколько монет разного номинала:

— Уверен, это послужит тебе не только хорошей компенсацией, но и позволит освежить память.

Он с достоинством принял плату, проверил каждую из монет на зуб и только после этого задумчиво произнес:

— На самом деле один из них, жирдяй в простыне, радовался, что бургграф оказал покровительство их шайке и они больше не голодают.

— Людвиг! Он, кажется, говорит о той паскуде, чьи люди сожгли деревню. — Проповеднику пришла в голову та же мысль, что и мне.

Флерд. Вот кто был мне нужен.

Я снова ехал по лесу, и Проповедник, не поспевающий за лошадью пешком, расположился на крупе. Удивительно, но он не пытался меня разубедить. Понимал, что, когда речь касается жизни другого стража, уговоры абсолютно бесполезны.

Мое решение помочь незнакомцу из Братства отдаляло меня от Гертруды и более важного дела, которое ждет в кантоне Улье. Но я не мог оставить одного из нас, не попытавшись его спасти.

— Мне интересно, как ты собираешься это провернуть? Сейчас всех чужаков видно за лигу. Они там наперечет. Люди новоявленного бургграфа, а еще сектанты да жители замка. Ведь мы едем в замок?

— Правильно. Он недалеко от границы. А насчет того, как провернуть… буду действовать по обстоятельствам. Те, кто служат господину, не обязательно знают в лицо балахонников или друг друга. Нам везет. Флерд завоевывает земли и присоединяет к себе людей из стана противника. Его силы, как говорят, растут каждый день. Всегда есть новички, которых раньше никто не видел.

— И ты выдашь себя за такого новичка и узнаешь, где держат пленников.

— И снова ты прав.

— Вообще довольно странно. Святые братья очищения, насколько я слышал, сразу убивают или сжигают пленников.

— Но теперь у них покровитель. Возможно, тому хочется развлечений. Он, кажется, тоже любит жечь. Ну, если судить по хутору и несчастным жителям.

Я услышал, как мой спутник сплюнул:

— Развлечения его ждут в аду. Вот уж где тварь прожарится до запекшейся корки.

— Пока что жарятся другие.

— Далеко ехать?

— Плохо знаю эти места. Но если даже я остановлюсь на ночевку, то поздним утром следующего дня буду там.

— Завтра пятница. Останется чуть меньше суток до субботы, чтобы хоть что-то исправить. Если конечно же тебя самого не отправят на костер.

Я обернулся:

— Ты как всегда брызжешь оптимизмом.

— Угу. Именно за него ты меня и терпишь…

Я ехал до тех пор, пока не стемнело настолько, что путь потерялся во мраке, оставив мне лишь куски неба среди ветвей дубов и яркие летние звезды. Постепенно глаза привыкли к тьме, и я увел лошадь подальше в лес, с тем расчетом, чтобы разведенный костер не было видно со стороны дороги.

За день я повстречал восемь человек, и все они убегали при виде всадника. Меня это вполне устраивало, но я совершенно не хотел, чтобы кто-нибудь из них, если окажется поблизости, пришел к моей стоянке ночью.

Я позаботился о лошади и занялся ужином. Остатки принесенной Луизой еды не лезли в горло. Я думал о том, что скорее всего она и ее ребенок мертвы, и в этом тоже виноват Флерд, возомнивший себя новым правителем провинции.

Пугало бродило по округе, я видел, как во мраке то и дело зловеще вспыхивают его алые глаза. Проповедник думал о чем-то своем, его мысли витали очень далеко от этого места. Настолько далеко, что кровь, текущая из проломленного виска, испачкала его щеку и тощую, морщинистую шею, а он даже не обратил на это внимания.

Я не стал отвлекать его, расстелил дорожное одеяло, положил под голову куртку, слушая, как вокруг шепчет старая дубовая роща, и попытался заснуть.

Не получилось.

Меня что-то тревожило, и я силился понять, что же это. Вернулось Пугало, привычно вытянуло тощие ноги, уставившись на меня с безучастностью каменного изваяния. Оно частенько так смотрело. За те два неполных года, что мы путешествовали вместе, я давно привык к этим гляделкам.

Наконец я понял, что не так. Из мрака, который остановился за деревьями, кто-то наблюдал за мной. Он был явно не один. Я чувствовал, что смотрят на меня и справа, и слева, и сверху.

— У меня есть немного хлеба, — сказал я в пространство, и Проповедник, вырванный из раздумий, встрепенулся. — Чуть молока и куриного мяса. Если желаете, я разделю с вами пищу и не причиню зла.

— Главное, чтобы мы не причинили тебе зла, — раздался высокий, хорошо поставленный голос. — Главное, чтобы мы не приняли тебя за пищу и отпустили на все четыре стороны. Потому что в первую очередь ты человек, а потом уже кровь Темнолесья.

— Между первым и вторым разницы уже никакой. И ты это чувствуешь, незнакомец. Иначе убил бы меня.

Он легко спрыгнул с нижних ветвей, выпрямившись во весь свой немалый рост. В одежде из мягкого зеленого лишайника, с сияющими серебром оленьими рогами. Ночной гость был похож на моего друга Гуэрво, но лицо было более жестким, а взгляд тяжелым. И этот, в отличие от спутника Софии, не улыбался.

— Ты молод, виенго.

— Но старше тебя, человек.

— Я видел и более старших. Мы оба по сравнению с ними сущие младенцы.

Он оперся на могучий, покрытый шипами золотистый лук: