Антон Орлов - Комнаты страха

– Насчет Чеуса ошибаешься, – выражение лица опять изменилось, стало задумчивым, как будто она смотрит на море в сумерках, и в зрачках отражается даль, и на бледные щеки падает синеватый отсвет. – Он ведь только любовью и живет, ничего другого у него не осталось, все выжжено. И наверняка ему доступны такие глубины и нюансы этого чувства, о которых ты понятия не имеешь. А не понимает он другого: как можно потерять голову из-за рекламной картинки, влюбиться до потери всякого разумения в куклу из видеороликов. Тем более, твою Веронику он знает. Неоднократно разбирался с такими же, как ты, защитниками ее чести. Иногда дело заканчивалось легким или не очень легким испугом, иногда травмами разной степени тяжести – по обстоятельствам. Дело в том, что Поль всегда от нее шарахался, а она за ним бегала, и, когда Поль с Ивеной поженились, Вероника с досады начала натравливать на них своих фанатов. Эта публика специально прилетала с Ниара, с Рубикона, с Земли, буянила, пикеты устраивала, но кто нарывался на Чеуса, тот очень быстро терял кураж. Я несколько раз видела, как он воспитывал непрошеных визитеров – была в таком восторге, что хотелось зааплодировать!

– Пойдем? – спросил Морис после паузы.

Натянутым голосом. Пусть видит, что он обиделся.

Лейла то ли не заметила его реакции, хотя он старался, чтобы это было заметно, то ли не поняла, что проявила бестактность. Повернулась и пошла в сторону белого зала – словно черно-красно-синяя бабочка скользит по коридору. Идя следом, Морис смотрел на нее с восхищением, к которому примешивалась горечь. Почему такая замечательная девушка не может быть еще и доброй, способной к пониманию? Почему не бывает совершенства?

Ему хотелось любить совершенство, а Лейла нет-нет, да и говорила что-нибудь странное. Иногда ее слова оставляли на душе царапины, которые подолгу ныли, если она сразу после этого уходила. Но если она была рядом, эту боль вскоре заглушал сладковатый наркоз, возникавший сам собой, как один из чудесных эффектов ее присутствия.

Почему Лейла не хочет понять, что для Мориса она и Вероника Ло – две ипостаси одного идеала, который он ни на что другое не променяет?

Она даже не представляет, до чего незначительной была бы его жизнь без любви к Веронике!

Интернат для брошенных детей, обучение по востребованной на Парке скромной специальности, нужная обществу, но незаметная работа… Да для Лейлы, с пеленок, видимо, привыкшей к роскоши и свободе, избалованной вниманием, все это так же трудновообразимо, как спаривание похожих на черные кораллы синиссов или философские диспуты пернатых снанков.

В зале он отошел к стеклянному фонтану в углу. Журчание воды, перетекающей с яруса на ярус, настраивало на меланхолический лад. Стекло и вода кажутся одинаковыми, но первое сохраняет постоянную форму и неподвижность, а вторая лишена определенности, ускользает меж пальцев, течет куда угодно. Морис даже начал мысленно философствовать на эту тему, сравнивая себя со стеклом (которое, кстати, от удара может разбиться!), а Лейлу – с неуловимой водой, но его отвлек разговор остального общества.

Шоколадная Анджела опять дала о себе знать: зарезала женщину-менеджера из Дворца Игр, а труп выбросила в Портаоне в глухом переулке. Она чем дальше, тем больше теряет чувство меры. Все равно утечка информации уже произошла, и можно было после допроса выставить жертву из Комнат живой и невредимой – ничего бы не изменилось.

– В морге я побывала, – сказала Лейла. – Перед смертью убитая была сильно напугана – значит, Комнаты свою пищу получили. Для того чтобы их накормить, не обязательно убивать или причинять физический вред, страха вполне достаточно. Совершенно бессмысленное убийство.

– Одно из правил Конторы, – бесстрастным голосом пояснил Зойг. – Если сомневаешься насчет последствий – убирай всех свидетелей. Кирч последовала ему, не утруждая мозги, ведь правила писаны Маршалом.

– А вы тоже эти правила соблюдали? – спросила любознательная Дигна. – Ну, когда сами были в этой Конторе?

Гинтиец промолчал.

– Меня поражает ее внутренняя незрелость, – тут же заговорил Генри, словно решил прийти ему на выручку. – Эта сорокалетняя женщина в душе осталась подростком с трудным характером, со всем букетом проблем переходного возраста. Яростное стремление к самоутверждению и в то же время потребность в опеке со стороны кого-нибудь большого и сильного, максимализм, хулиганская агрессивность… Об этом еще Поль говорил, но тогда ей было около двадцати пяти – все еще извинительно. Знаете, почему она совершила это последнее убийство? Просто так. Для нее эта причина не хуже любой другой. Как хулиганы могут просто так убить прохожего, если уверены в своей безнаказанности.

– Ага, только зачем она выбросила труп на улице, а не где-нибудь за городом? – снова поинтересовалась Дигна.

– За городом нет дверей. Наверное, поэтому… Хотя, все равно глупость. Честно говоря, когда я в пещере морочил ей голову, меня порой начинала донимать совесть – как будто обманываю несчастного подростка, и без того злого на весь мир.

– Видел бы ты послужной список этого несчастного подростка! – проворчал Зойг.

– Да я имею представление… – Генри рассмеялся. – Я же смотрел фильм Саймона Клисса.

Морис видел его со спины – черные джинсы, изумрудно-зеленая рубашка, собранные в хвост длинные волосы, а гинтиец стоял напротив – смуглолицый, как всегда мрачный, в мешковатом темном комбинезоне и «спецназовских» ботинках, под мышками две кобуры. После того как они втроем прямо отсюда угодили в Комнаты, он не расставался с оружием: «на всякий случай». Марсия жалась к нему розово-рыжим пятнышком, она сегодня с утра ходила притихшая.

На шелковисто-белом фоне здешней обстановки люди выглядели слишком яркими, почти до рези в глазах, словно смотришь трехмерное кино с чересчур контрастным изображением. Руки так и чешутся настроить систему… Поймав себя на этом непроизвольном желании, Морис уныло усмехнулся.

А Лейла, Дигна и Бланка напоминали экзотические растения: изысканная королевская орхидея и два цветочка попроще.

– Есть какая-нибудь защита от Комнат, которую можно носить с собой, если куда-то пойдешь?

Это Дигне опять неймется.

– Только хессиокае, – отозвался Генри. – Ничего другого мы пока не нашли. Впрочем, для лярнийцев это и была та самая защита, которая всегда под рукой. Насколько я понял из текстов, лярнийский маг при необходимости тут же рисовал на дверях узор: раз – и готово. Им не приходилось, как нам, мучиться с трафаретами, поскольку их способности к рисованию – это, если судить с человеческой точки зрения, что-то феноменальное! И все равно, как следует из текстов, рисовать хессиокае специально учились, и не у каждого это получалось. Чтобы защита работала, не должно быть абсолютно никаких искажений.