Илья Бердников - Вояж Проходимца

Ками повернула голову. Ее миндалевидный, красивой формы глаз с тревогой взглянул на меня, пухлые губы шевельнулись:

— Лё-ша, ты в порядке?

— Все нормально, спасибо, — пробормотал я, сквозь шум в ушах думая о том, что отрастил порядочную щетину, тереться о которую щекой — удовольствия мало. Особенно с такой бархатистой кожей, как у Ками. И еще почему-то мне показалось, что я не сижу, но лежу на спине, несмотря на то что мы с девушкой до сих пор находились в кресле.

— Нужно попытаться завести двигатель и двигаться дальше, — продолжал мямлить я. — Нас могут догнать…

Тут я осекся, потому что до меня дошло: у кабины вездехода не было крыши. Словно плохим китайским консервным ножом ее отхватили, оставив клочья рваного металла, лоскуты какого-то уплотнителя, пучок жалких проводов и трубок…

— Нас уже никто не будет догонять, — ответила девушка и легонько вздохнула, пощекотав дыханием мое ухо: — Некому догонять.

Мы снова замолчали, словно собираясь с силами. Я, во всяком случае, именно так и делал: самочувствие у меня было отвратительное.

Странное бубнение донеслось откуда-то совсем рядом. Стихло. Возобновилось с новой силой. Ками, наконец, слезла с моих колен, мазнув напоследок тяжелой прядью волос по лицу. Я не успел погрустить по этому поводу, как мой взгляд уткнулся в какой-то морщинистый оранжевый шар, которому совсем нечего было делать в рубке. Шар занимал примерно половину пространства кабины, слабо колыхаясь и испуская тонкое шипение, а также бубнеж. И — вот те на! Оказывается, мое кресло было сорвано со своего основания и лежало задней стороной спинки на полу, заклиненное какой-то погнутой трубой. Я, кряхтя от боли в боках, поднялся на ноги, с трудом разогнул шею и огляделся.

Через отсутствующую крышу виднелось тусклое мутно-розовое небо и освещенные слабым утренним светом скалы, покрытые редкой растительностью. Большего я рассмотреть не сумел, так как немилосердно ноющая шея не давала мне долго задирать голову.

Вездеход стоял если не на колесах, то на днище, с наклоном (моряк бы сказал «с дифферентом») на корму и немного на правый борт. В кабине царил полный хаос, даже рулевое колесо было сорвано с места и отогнуто в сторону на изуродованной рулевой колонке. Шварца внутри не было видно. Весьма вероятным было то, что он попросту выпал через отсутствующую крышу. Я бы, может, огорчился по этому поводу, если бы у меня не шумело так сильно в голове и не болело тело.

И этот непонятный шар…

Я еще раз попытался осмыслить, что же это за явление, но мозг напрочь отказывался работать, так что пришлось оставить его в покое.

Послышалось царапанье когтей, и из-под шара выползла Маня. Гивера виновато взглянула на меня, смущенно фыркнула и тут же растянулась возле моих ног, прикрыв глаза. Я, испугавшись, что Маня ранена или — не дай бог! — подыхает, наклонился к ней, но тут же понял, что гивера просто спит, ровно посапывая усатым носом. Видимо, то снотворное, которым ее угостил Чино, еще не потеряло свою силу.

Ками, еще раз пристально взглянув на меня и гиверу, словно просканировав, ударом ноги выбила заклинившую дверку и нырнула в вездеход. Я, косясь одним глазом на колышущийся и свистящий шар, вскарабкался на кресло, приподнялся, придерживаясь за рваный металл, чтобы рассмотреть, есть ли крыша над остальным корпусом вездехода. Крыша была, хоть и порядком побитая, расчерченная бороздами и вмятинами. Даже верхний люк оказался на месте, причем он был заперт, что меня немало порадовало, так как я мог явно представить вылетающего из него Санька, что при такой болтанке было очень даже возможно. Хватит того, что Шварц…

— Шорт!

Явное слово выделилось из бубнения, загадочный оранжевый шар задергался еще сильнее, что-то выпячивалось из него, лезло изнутри, словно бабочка из куколки…

Я озадаченно смотрел как поверхность шара натянулась каким-то твердым предметом, образовывая конус на верхней своей части.

Бах! Я даже подпрыгнул от неожиданности, потерял кресло под ногами и оказался на полу, довольно ощутимо ударившись коленом о злополучную гнутую трубу.

Конус прорвался, словно маленький вулкан. Из его вершины высунулась рука, сжимающая дымящийся револьвер. Шварц!

Остатки воздуха вырвались из шара, и его оболочка, облепив фигуру толстяка, превратила его в оранжевую скульптуру, воздевающую оружие над головой. Прямо статуя войны и возмездия. Правда, довольно-таки располневшая.

— Черт! Да поможет мне кто-нибудь или как?! — гневно проревел вдоль своей руки Фридрих Францевич, не имея другого отверстия для выхода голоса.

Подняться, вытащить из ножен на поясе «Кото-хи» и вскрыть распадающуюся под льдистым лезвием оранжевую оболочку было делом нескольких секунд. Выбравшаяся из «куколки» красномордая «бабочка» была не слишком очаровательна на вид, к тому же — изрядно разозлена.

— Что произошло?! — раздул багровые щеки Шварц, размахивая револьвером с угрозой задеть меня по носу. — Что все это значит?!

— Э-э-э… вы были в оранжевом шаре…

— Я знаю! — огрызнулся Фридрих Францевич. — Это мой спасательный жилет! Шебекское чудо, шебекское чудо… Черт! Отвалил за него такую сумму, а систему заклинило! Если бы не револьвер, я мог задохнуться!

— Вы могли бы превратиться в мокрое пятно, если бы не этот жилет, — спокойно проговорила Ками за моей спиной.

Шварц умолк, но продолжал свирепо свистеть носом. Потом его щеки вдруг налились бледностью, и толстяк покачнулся. Я поддержал его, помогая опуститься на жалкие остатки жилета.

— Как там… остальные? — раздельно пробормотал он. — Все это… — Шварц мотнул рукой в направлении исчезнувшей крыши: — Все…

— Все живы, — Ками встала на колени рядом с толстяком, лицо которого как-то враз осунулось, сдулось, подобно его оранжевому шару-жилету, покрылось густой сеткой морщин. Стало видно, что Шварцу уже далеко за пятьдесят, что он устал… и даже… хоть мне и не хотелось этого признавать…

Сломлен?

Девушка протянула Фридриху Францевичу флягу, тот резко приложился к ней, закашлялся, припал еще раз губами к горлышку, после чего протянул изрядно опустевший сосуд мне. Я даже не успел поднести флягу к губам, как Ками выхватила ее у меня и, защелкнув колпачок, отставила в сторону.

— Алкоголь, — пояснила она мне. — Тебе нельзя, у тебя много химии в крови, только навредит.

Я пожал плечами:

— Ну а воду-то мне можно? Что, кстати, с остальными? Санёк, Лука…

— Санёк живее всех живых, — штурман, припадая на одну ногу, ввалился в кабину, взглянул на дыру вместо крыши, присвистнул:

— Дела-а… Это что же мы, совсем здесь застряли?

— Первый раз, — пробормотал Шварц, распространяя вокруг себя благоухание коньяка, — первый раз!