Елизавета Ельская - Голгофа XXI

— Я не убеждаю, а разъясняю ситуацию.

— Мы сами не дураки, чего тут разъяснять?

— Тогда будем считать, что вопрос исчерпан, — подвел итог Святослав.

После этого разговора он отдал второй заряд Иоанну.

Когда они достигли зоны (это произошло под вечер) и через бинокли рассмотрели заграждения, у Святослава упало сердце: здесь были сосредоточены все виды препятствий, с какими ему доводилось иметь дело, и еще кое-что сверх того.

«Нам туда не войти», — с отчаянием подумал он.

Однако решающее слово принадлежало Кириллу, и когда Святослав поинтересовался его мнением, тот сказал:

— Самое трудное — преодолеть барьер излучения Ронка. Уверен, что тонкие столбы с кольцами — это излучатели Ронка. Неплохо бы знать их мощность… Если она соответствует стандартной маркировке в два кольца, то достаточно просто обводного контура.

— Ты можешь его сделать?

— Да.

Святослав слишком долго был знаком с Кириллом, чтобы не заметить его беспокойства.

— В чем проблема?

— Меня смущает эта маркировка, — ответил Кирилл.

— Почему?

— Потому что сделать маркировку на излучателях Ронка, используемых в заграждении, — это все равно что, скажем, на каждом участке с подземными датчиками нагрузки вывесить табличку со схемой их расположения. Если б ее и впрямь вывесили, разве ты поверил бы, что схема на ней соответствует действительности?

— Нет, конечно. Приманка для дураков…

Святослав знал об излучателях Ронка, генерирующих узконаправленное поле, смертельное для любого живого организма, но никогда не сталкивался с ними; такое оборудование было чересчур дорогостоящим и при производстве, и при эксплуатации, и Святославу не доводилось слышать, чтобы его использовали при ограждении какой-либо зоны. Кроме зоны Долли, выходит.

— Что будет, если сунуться с простым обводным контуром в излучение, допустим, в три кольца? — спросил он.

— Контур не выдержит, — ответил Кирилл.

Иоанн, прислушивавшийся к их разговору, продолжая рассматривать заграждения в бинокль, опустил его и повернулся к Кириллу:

— Что же нам делать?

— Надо подумать, — пробормотал Кирилл с сумрачным видом.

— Предположим, что мощность больше, чем указано, — сказал Святослав. — Означает ли это, что в таком случае туда вообще нельзя проникнуть?

— Мощность, соответствующую трем кольцам, можно преодолеть укрепленным контуром, который поддерживается батареями. Правда, времени для того, чтобы мы все прошли через него, будет в обрез. А чтобы преодолеть мощность в четыре кольца, нужен специальный энергоблок, наши батареи этого не потянут. Однако не думаю, чтобы эти столбы были на четверку… Тогда сверху должны быть страховочные щитки на случай аварийного выброса, а их нет. По-моему, они на тройку.

Мария не разбиралась в таких вещах и улавливала лишь общий смысл разговора.

— То есть мы пройдем? — спросила она.

— Должны пройти, — подтвердил Кирилл.

Прочие виды заграждений применялись и в других зонах и были знакомы Святославу и Иоанну, к тому же Книжник снабдил их кое-какими сведениями о схемах и устройствах заградительных линий, что существенно облегчало дело, но с излучателями Ронка мог справиться один Кирилл. Святослав старался не показывать, насколько тревожит его тот факт, что все познания Кирилла об излучателях Ронка носят исключительно теоретический характер; ознакомиться с ними на практике ему было негде, он видел их лишь на экране дисплея, самое большое — на дисплейных голограммах. Однако сам Кирилл вроде бы не сомневался в своих силах, и Святослав, чтобы не вселить в его душу неуверенность, делал вид, будто тоже не сомневается, — ничего другого ему попросту не оставалось.

Остаток вечера и ночь они провели, наблюдая за зоной, чтобы выяснить, каков порядок передвижения охранников, и убедились в том, что здесь полностью полагаются на техническое оснащение, которое, впрочем, этого вполне заслуживает.

Перед рассветом они отступили назад километров на пять, чтобы Кирилл мог спокойно заняться своей аппаратурой: находиться весь день вблизи зоны Святослав считал излишним риском. В тот день — возможно, последний в их жизни — ему иногда казалось, что время тянется чересчур медленно, а иногда — что, наоборот, летит чересчур быстро. Все по очереди поспали, и Кирилл тоже, хотя времени для отдыха ему осталось совсем мало.

Последнее дежурство Святослав взял на себя. Иоанн, которого он сменил, растянулся на спальнике, не забираясь внутрь. Кирилл и Мария уже заснули, а Иоанн лежал с открытыми глазами.

— Не спишь? — спросил его через некоторое время Святослав.

— Нет. — Иоанн подтащил свой спальник поближе к Святославу и уселся напротив него. — Помнишь храм, у которого мы останавливались? Симон тогда спросил, верующий ли я, и я ответил, что нет. А теперь мне кажется, что да.

— Решил стать христианином?

Святослав задал этот вопрос без тени иронии; он понимал, почему Иоанн думает сейчас о таких вещах, — через несколько часов начнется самый опасный этап всей операции.

— Не совсем в том смысле, который вкладывается в это понятие церковью, — сказал Иоанн.

— В чем разница? Я в тонкостях не разбираюсь. Такой бабушки, как у тебя, у меня не было, — усмехнулся Святослав.

— Церковь строит христианское вероучение на догмате о Святой Троице. Бог-Отец, Бог-Сын и Дух Святой считаются тремя проявлениями единого Бога, тремя ипостасями, равными по своей божественной сущности. Измышление человеческих умов, рожденное в бурных и долгих спорах. Служители церкви старались совместить принцип единобожия с одновременным существованием Бога-Отца, о котором говорится в Евангелиях, и Иисуса, которого они тоже почитали как Бога. Между тем в текстах Евангелий Иисус называет себя Сыном Божьим и прямо говорит: «Отец Мой более Меня». И еще говорит, что он есть путь, по которому люди приходят к Отцу. [3] Евангелие от Иоанна, глава 14. 28…ибо Отец Мой более Меня 6. Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез меня.

Иоанн переменил позу, устраиваясь поудобнее, затем сказал будто бы вне всякой связи с предыдущим:

— Знаешь, самый сильный страх я испытал во сне. Я тогда был подростком, но помню его до сих пор. И всю жизнь буду помнить. Мне приснилось, что я улетаю прочь от земли. И я знал, что если сейчас не остановлюсь, не сумею вернуться, то затеряюсь навсегда среди холода и мрака. Меня охватил такой ужас, какого я ни до, ни после никогда не испытывал. Более сильный, чем страх смерти. Потом, когда я стал сталкером, в меня не раз стреляли, и однажды я был уверен, что погибну, но и тогда не боялся так сильно. Наверное, потому, что во сне я приблизился к пониманию — нет, скорее это было не понимание, а ощущение! — того, что такое беспредельность.