Владимир Аренев - Комендант мертвой крепости

Это было письмо от господина Оттенса. Если в прошлый раз он ограничился лапидарным: «Будь осторожен с алаксаром. Прислушивайся к его советам», — теперь у господина по прозвищу Силок нашлось больше слов, причем совершенно другого свойства.

— Не понимаю, — Сиврим отложил письмо в сторону и по-новому взглянул на десятника. Хотя, если верить письму, — отнюдь не на простого десятника, а на андэлни, которому с этого момента он должен беспрекословно подчиняться. — Это шутка? Розыгрыш?

Досгридр Осенний Дар смотрел на него без сожаления и без злорадства: так смотрят на угодившую в силок птицу.

— Разве я похож на шутника, господин Вёйбур?

— Но почему вы не показали мне это письмо сразу же, как только приехали?

— Я выполнял то, что мне велено.

— Морочить мне голову? Делать из меня посмешище?!

— Никогда не имел в мыслях ничего подобного, — ответил Дар. — Понимаю… должно быть, это обидно, однако мы с вами взрослые и здравомыслящие андэлни. Не горячитесь, ваша власть останется при вас, и ваше достоинство не пострадает. Я не собираюсь становиться теневым наместником — да и нет у меня на это полномочий.

Сиврим внимательно посмотрел на его круглое, гладко выбритое лицо с двумя шрамами возле левого уха. Этот андэлни, хоть и много старше его самого, всегда держался с Сивримом почтительно. Он и сейчас разговаривал точно так же; но под шёлком вежливых слов проступала острая сталь.

— Чего же вы хотите?

Досгридр мотнул головой!

— Не важно, чего хочу я. Важно то, чего ждёт от вас и от меня господин Оттенс.

Закрыв глаза, Сиврим попытался успокоиться. Всё это казалось затянувшимся кошмаром, одним из тех болезненных бредовых снов, в которых вязнешь, словно в болоте, задыхаешься и тонешь, и никак не можешь выбраться на твёрдую почву.

— Хорошо, — сказал он. — И чего же ждёт господин Оттенс?

Осенний Дар объяснил.

Кошмар, понял Сиврим, только начинается.

— Почему именно я? Почему теперь, а не в тот день, когда вы приехали? Почему не неделю, не месяц назад?

Осенний Дар объяснил и это.

— А если я откажусь — что вы тогда сделаете? Покажете это письмо Железнопалому и возьмёте управление Шандалом в свои руки? Чем вы можете мне угрожать? — Сиврим засмеялся хриплым нервным смехом. — Хотя — это не важно! Делайте что хотите. Я отказываюсь. А теперь убирайтесь отсюда — я хочу спать.

Осенний Дар даже не пошевелился. Идеальный служака — из тех, кто не лелеет собственные амбиции, даже не думает о том, чтобы возвыситься над самим собой. Из тех, кто всегда чётко и безукоризненно выполняет приказы хозяина.

— Вы не понимаете, Вёйбур. Это не приглашение поохотиться, от которого, сославшись на больную голову или слабость в желудке, можно отказаться.

— Десятник, дверь — слева от вас.

Тот взялся за перчатки и накидку, но лишь для того, чтобы достать лежавшее под ними письмо.

«Сколько там их у него? — с отстранённым удивлением подумал Сиврим. — Или до Разлома он зарабатывал на жизнь фокусами: распиленные женщины, проглоченные факелы, птенцы, добытые из-за уха ближайшего зеваки…»

— Читайте.

Сиврим прочёл.

— Вот это письмо завтра «привезёт» Клоп из Врат, а я покажу Железнопалому. Убийство отца, изнасилование родной сестры, мошенничество, обман кройбелсового чиновника… Насчёт приговора, думаю, особых сомнений не будет ни у градоправителя Врат, ни у коменданта Шандала.

— У меня никогда не было сестры…

— Расскажете это им обоим.

Чувствуя, как гнев разливается по телу кипящей дикой волной, Сиврим до хруста сжал кулаки. Сжал, сминая в комок проклятое письмо!..

Но порвать не осмелился.

— Десятник… я одного не понимаю. Вы же… вы вроде бы — андэлни чести. Я слышал про ту историю с Пустолесьем. Как получилось, что вы согласились… поехать сюда и… сделать то, что делаете?

Досгридр посмотрел на него почти с сожалением. Поднялся, вынул помятый лист из руки Сиврима.

— Когда вернётесь, выполнив то, о чём просит господин Оттенс, я сожгу это. — Он разгладил и спрятал письмо в поясном кошеле. — И не трудитесь придумывать объяснение для остальных: я уже сказал коменданту, что вы решили поехать в алаксарский город. «Развеяться». Он не удивился и лишних вопросов не задавал. Спокойной ночи.

Сиврим проводил его пустым взглядом и сел на кровать, обхватив себя руками. Его трясло то ли от ярости, то ли от страха. Кошмар, это кошмар. Вязкая тягучая трясина, в которую он вляпался со всего размаху. Капкан. И выхода нет. Выхода нет.

Он упал на кровать, как был, в одежде, зная, что всё равно не заснёт. Да и какие сны могут присниться тому, кто оказался в самом центре кошмара?..

Когда очнулся, было раннее утро. От свечи на столе остался только оплывший пенёк, уже припорошенный песком. На плацу Железнопалый зычным голосом отдавал команды, пронзительно стрекотали бархаги, громко переговаривались стражники. Времени осталось ровно на то, чтобы, не переодеваясь, наскоро собрать вещи и спуститься вниз.

Но он всё равно задержался, чтобы ко всем гаррам сбрить эту свою модную бородку. Ко всем проклятым гаррам!..

Он отстегнул наручи. Не с первого раза и не со второго. Пальцы дрожали, проклятые пальцы тряслись так, будто принадлежали не ему, а кому-то другому.

«Железнопалый, как же! Скоро тебя назовут Соплеруким — и это будет больше похоже на правду!»

Хродас вышел из тренировочного зала, поднялся по лестнице на полпролёта… Только тогда позволил себе остановиться, чтобы перевести дыхание и ослабить завязки на боках. «Заморыш чуть не сделал меня! Ещё немного…»

Вот именно, сказал он себе. Ещё немного.

Ждать осталось совсем чуть-чуть.

В кабинете было пусто и холодно. Кое-как снял с себя доспехи, хлебнул из кувшина. Подумал и отхлебнул снова.

До вечера было время, не меньше пары часов.

Сундук стоял под кроватью, Хродас с лёгкостью выволок его и подтащил к окну. Зажёг пару свечей, одну на подоконнике, одну на краю стола. Смахнул с крышки внушительный слой песка.

Снова отхлебнул. Паршивое всё-таки вино делает Грэлт. Паршивое — но иногда без этого, паршивого, никак.

Достал ключ, провернул, откинул крышку.

У каждого здесь, в Шандале, был такой сундук. Ну, или не сундук — кому-то хватало кошеля на поясе, а кто-то хранил всё в широкогорлом кувшине, заткнутом тряпицей и зарытом где-нибудь в дальнем углу сарая. Не важно. Так или эдак, у каждого из них было что-то, что они держали подальше от остальных. Прежде всего — от самих себя.

Хродас снова взялся за кувшин, другой рукой отбросив ткань, которая закрывала содержимое сундука. Выцветшее, истрёпанное полотно. Впрочем, узор на нём: кручинники, переплетённые ветвями, склонившиеся друг к другу, словно двое влюблённых, — Хродас помнил и так.