Хироси Сакурадзака - Все, что тебе нужно – это убивать

— А разве это не пытка для заключенных?

— Я отдам свою пенсию тому, кто придумает как вас… Черт, началось! Не дайте отстрелить вам яйца, парни! — Заорал Феррел.

Шум боя заполнил воздух. Я почувствовал дрожь отдаленных взрывов.

Как там Йонабару? После случившегося на физподготовке, может мой сон всего лишь сном и был, но я не прощу себе, если с Йонабару что-то случится по моей вине. Проиграв виденное во сне, я припомнил, что дротик прилетел примерно с направления на два часа, пробив экран и разнеся его к чертям. Это случилось примерно через минуту после начала боя.

Я напряг тело, приготовившись быть сбитым с ног в любой момент.

Руки тряслись, поясница чесалась, а складки на одежде врезались мне в бок.

Что они ждут?

Первый залп не задел Йонабару.

Выстрел, который по моим предположениям должен был убить его, оказался направлен на меня. Не было шансов успеть сдвинуться и на миллиметр. Я никогда не забуду вид того вражеского дротика, летящего точно в меня.

Бульварный роман лежал у моей подушки.

Это был детектив про сыщика, якобы специалиста по Востоку. Мой указательный палец был зажат между страницами, где ключевые герои встретились в японском ресторане в Нью-Йорке.

Не вставая, я внимательно осмотрел казарму. Ничего не изменилось. Купальник кинозвезды всё так же украшала голова премьер-министра. Надорванный бас уныло пел из радио на верхней койке; давно почивший певец уговаривал нас не плакать о потерянной любви. Подождав и убедившись, что ди-джей зачитал прогноз погоды своим высоким голосом, я поднялся.

Я перенёс свой вес и сел на край койки.

Затем я ущипнул свою руку так сильно, как только мог. Место щипка покраснело и зверски заболело. Слёзы заволокли мои глаза.

— Кейджи, подпиши это.

Йонабару свесил голову с верхней койки.

— …

— В чём дело? Ещё не проснулся?

— Не… Тебе нужна моя подпись? Давай.

Йонабару скрылся из виду.

— Ты не против странного вопроса?

— Что? Слушай, мне нужно только, чтобы ты расписался над пунктирной линией. — его голос доносился сквозь верхнюю раму, — Не нужно писать что-то ещё. Никаких карикатур на лейтенанта на обратной стороне или чего-нибудь эдакого.

— Зачем мне это делать?

— Не знаю. Но я это сделал, когда подписывал первый раз.

— Ладно, не начинай. Я всего лишь хотел спросить, бой завтра или нет?

— Конечно. Это ведь не такая вещь, которую могут отменить.

— Ты никогда не слышал о людях, переживающих один и тот же день снова и снова?

Возникла пауза, после которой он ответил. — Ты уверен, что ещё не спишь? День после вчера — это сегодня. День после сегодня — это завтра. Если это будет работать как-то иначе, мы ведь не дождёмся Рождества или дня Святого Валентина. Тогда нам крышка. Или нет?

— Да. Верно.

— Слушай. В завтрашней операции не будет ничего особенного.

— … Верно.

— Будешь так париться насчёт неё, свихнёшься до того, как они получат шанс вышибить тебе мозги.

Я тупо уставился на аллюминиевые перекладины кровати.

Когда я был ребёнком, война против Мимиков уже началась, и вместо ковбоев и индейцев, или полицейских и грабителей, мы играли в войнушку с пришельцами, используя игрушечное оружие, при помощи пружины стреляющее пластиковыми пульками. Они легонько жалили, попав в тебя, и не наносили никакого вреда. Даже при выстреле в упор боль была не сильной. Я всегда играл роль героя, принимающего удар на себя. Я смело прыгал прямо на линию огня, принимая одну пулю за другой. Я подпрыгивал при каждом попадании в себя, исполняя импровизированный танец. У меня это хорошо получалось. Воодушевлённые смертью героя, мои товарищи храбро бросались в ответную атаку. Своим благородным самопожертвованием, он обеспечивал спасение человечества. Объявлялась победа, и дети, игравшие за вражескую сторону, возвращались на сторону человечества, и все праздновали.

Играть героя, сражённого в битве — одно дело, умереть героем в реальной войне — совсем другое. Став старше, я понял разницу и теперь знал, что я не хочу умирать. Даже во сне.

От некоторых кошмаров ты не можешь проснуться, неважно, сколько раз ты пытаешься. Я был в ловушке кошмара, и сколько бы раз я не проснулся, мне из неё не вырваться. То, что я знал, что попал в петлю времени и не могу из неё вырваться, было хуже всего. Я поборол панику.

Но происходило ли это со мной снова?

День, который я пережил уже дважды, разворачивался передо мной. Или, возможно, это был всего лишь кошмар. Конечно, вещи будут происходить так, как я их запомнил. Если это всё происходило лишь в моей голове, то почему нет?

Это было нелепо. Я ударил кулаком в матрас.

Мне приснилась та чёрная точка летящая в меня? Было ли копьё, раскрошившее мою нагрудную пластину и пробившее мою грудную клетку, лишь в моей голове? Я, что, вообразил себе кровь, выкашленную с кусками лёгких?

Я могу рассказать, что происходит, когда твои лёгкие повреждены. Ты тонешь, но не в воде, а в воздухе. Ты можешь вдохнуть столько воздуха, сколько захочешь, но лёгкие уже не доставляют кислород, который нужен твоему телу для кровоснабжения. Все вокруг тебя, твои друзья вдыхают и выдыхают, даже не сознавая этого, в то время, как ты тонешь в океане воздуха. Я не знал этого, пока это не случилось со мной. Я даже никогда не слышал об этом. Я определённо не мог это выдумать. Это действительно было.

Не имело значения, если я никому не расскажу, или если никто мне не поверит. Это было реальным. Ощущение, оставшееся в моей голове, было достаточным доказательством. Боль, которая пронзает твоё тело, как вспышка молнии, адски тяжёлые ноги, будто набитые мешками с песком, ужас такой силы, что разрывает сердце, такое нельзя вообразить или увидеть во сне. Я не знаю как, но я был убит. Дважды. Совершенно точно.

Я был не против послушать Йонабару, рассказывающего историю, которую я уже слышал. Чёрт, я готов делать это десять раз, сто раз, чем больше, тем лучше. Наша ежедневная рутина была наполнена подобным повторяющимся дерьмом. Но идти снова в бой? Увольте!

Если я останусь здесь, я погибну. Погибну ли я прежде Йонабару или после, не имело значения. Не было никакого способа выжить в этой битве. Мне нужно бежать. Я должен быть где угодно, но не здесь.

Даже терпению святых приходит конец, а я не был святым. Я никогда не был тем, кто слепо верует в Бога, Будду или другую чушь, но если кто-то из них дал мне третий шанс, я не собирался его упускать. Если я буду тут разглядывать верхнюю койку, единственное будущее, которое меня ожидает — в мешке для трупа. Если я не хочу умирать, я должен действовать. Сперва действуй, потом думай. Как раз так, как нас учили на тренировках.

Если сегодня было повтором того, что происходило вчера, Феррел должен был появиться здесь с минуты на минуту. В первый раз он появился, когда я справлял нужду, во второй, когда я болтал с Йонабару. После этого нас отправляли на физподготовку и мы возвращались измотанными. Это заставило меня думать. Весь состав 17-ой бронепехоты будет на этой физподготовке. Кроме этого, все, у кого это время свободно, соберутся вокруг поля, чтобы понаблюдать. Я не мог бы получить лучшего шанса, чтобы ускользнуть с базы. Учитывая, насколько высушен я буду после тренировки, это была единственная возможность.