Олег Таругин - Танкоопасное направление. «Броня крепка!»

– Вставай, прибыли.

Краснов осторожно, боясь врезаться во что-нибудь головой – машина-то вроде просторная, коль нашлось место уложить его во весь рост, но иди, знай, насколько высокая – сел, упираясь в пол скованными руками. И в этот миг с головы сдернули, наконец, пахнущий пылью надоевший колпак. Танкист на всякий случай зажмурил отвыкшие от света глаза, отчего-то полагая, что ему станут светить в лицо фонарем, однако ошибся. Снаружи оказалось, конечно, светлее, нежели с мешком на голове, но и не намного. Огляделся. Он сидел на полу автофургона – видал подобные на улице, только внутри пока не бывал. Уже и побывал, собственно…

В сдвинутую вдоль борта дверь заглядывал один из диверсантов, уже без маски на лице.

– Дальше сам, – предупредил тот, отступая в сторону. – И давай без глупостей, а то снова вырублю. Убивать тебя нельзя, но мне никто не запрещал прострелить тебе ногу или руку. Так что не дури, парень.

Пожав плечами, Василий с трудом перевернулся на бок, рывком встал на колени, затем на ноги. Пригнувшись, двинулся к выходу. Затекшее в дороге тело слушалось плохо, так что, когда он спрыгивал на землю, диверсанту все-таки пришлось его поддержать, иначе б точно упал. Убедившись, что парень твердо стоит на ногах, тот грубо пихнул его в спину:

– Вперед. Вон, дом видишь? Тудой и двигай. Пошел.

Пока шел, разминая почти потерявшие чувствительность кисти, стиснутые в запястьях браслетами, успел осмотреться повнимательнее. Как он и предположил, автомобиль припарковался во дворе, слабо освещенном несколькими электролампами и огороженном высоким, под два метра, глухим забором. По обе стороны от начинающейся от металлических ворот подъездной площадки раскинулся погруженный в темноту сад, а впереди, метрах в двадцати, виднелся двухэтажный каменный дом, к которому они и шли по выложенной каменными плитами дорожке. Они – это он сам и конвоир, несмотря на наручники, держащийся в трех метрах позади с пистолетом в руке, увенчанным тем самым непонятным цилиндром. Неожиданно Василий понял, что это такое – ну, конечно, глушитель, устройство, позволяющее оружию стрелять практически беззвучно. Или, если по-умному, то ПББС, «прибор бесшумной и беспламенной стрельбы». Интересно, откуда он это знает, ведь ни разу ничего подобного не видел? Неужели неожиданно начала помогать память Захарова? Значит, подобное возможно? Но ведь полковник Геманов ни о чем подобном не упоминал… впрочем, возможно, и сам не знал.

– Давай, шевелись, – поторопил конвоир. – Можешь особенно по сторонам не зыркать, все равно отсюда не выберешься. Живым по крайней мере.

– Шевелюсь, – мрачно буркнул танкист, но шаг ускорил. Не потому, конечно, что всерьез боялся, будто тот и на самом деле прострелит ему руку или ногу. Мамлей уже понял, что захватчики просто выполняли приказ. И отлично знал, что подобное самоуправство не сулит ничего хорошего прежде всего им самим. «Языка» командованию нужно доставлять целым и невредимым (пара синяков, сломанное ребро или заплывший глаз, разумеется, не в счет, поскольку средства убеждения разные бывают). Не любит командование терять драгоценное время, дожидаясь, пока пленному окажут медицинскую помощь, ох как не любит. И правильно, в принципе, делает. Василию ни за что не забыть, как загремел в штрафбат лейтенант Паршин из разведроты их бригады: сорвался мужик, когда перед самым выходом «на ту сторону» получил письмо от соседки, сообщившей, что его жена и обе дочки погибли под бомбежкой. Нет, сползали-то нормально, ни одного человека не потеряли, притащив с собой аж целого гауптмана, капитана то есть, по-ихнему. А вот когда тот, уже у наших, злобно зыркнул на лейтенанта за излишне грубый пинок, едва не отправивший пленного в здоровенную лужу, у Паршина крышу и сорвало. Пока ребята его скрутили да оружие отобрали, немец уже и не дышал. Дальше понятно: трибунал и штрафной батальон, откуда Паршин уже не вернулся, в первом же бою получив осколок в грудь…

Короче говоря, за себя Василий нисколечко не боялся. А вот за девушку? За девушку – да. Потому и ускорил шаг, стремясь поскорее оказаться в доме, где, как он надеялся, убедится, что с Сонькой все в порядке. А уж там – по обстоятельствам. Добавил бы «не впервой», да ведь соврет, в плен его еще ни разу не брали, несмотря на солидный боевой стаж. Там не брали, в родном прошлом, а вот в будущем…

– Стой, – скомандовал конвоир возле невысокого, в три ступени, крыльца. Дождавшись, пока дверь распахнется, качнул короткостриженой головой:

– Валяй внутрь, там уж заждались.

Краснов послушно поднялся и переступил порог, за которым его ждал еще один мрачный и поистине амбалоподобный тип, тоже с автоматом на плече, правда, на сей раз обычным, без глушителя. За спиной захлопнулась, негромко щелкнув замком, массивная дверь. Повинуясь кивку охранника, миновал короткий коридор с ведущей наверх лестницей, оказавшись в тускло освещенном, но достаточно большом помещении, занимавшем добрую часть первого этажа. Конвоир подвел его к невысокому диванчику и, опустив на плечо руку, коротким толчком заставил сесть на скрипнувшее сиденье. И ушел, так и не произнеся ни слова. Оставшись в одиночестве, лейтенант торопливо огляделся. Где же Соня?

– Гадаешь, где подружка? – неожиданно раздавшийся за спиной голос заставил вздрогнуть, и лейтенант торопливо обернулся.

– Да не крути головой, я здесь, – из полутьмы вышагнул немолодой, далеко за сорок, мужчина. Джинсы, светлая рубаха навыпуск, в расстегнутом на несколько пуговиц вороте которой видна достаточно толстая золотая цепочка. Остановившись в двух метрах перед диваном – и захочешь, ногой не достанешь, – несколько мгновений глядел на Василия. Затем, усмехнувшись, продолжил: – Она здесь, не переживай. И с ней ровным счетом ничего не случилось, по крайней мере пока , – последнее слово собеседник заметно интонировал.

По-русски незнакомец говорил абсолютно правильно, без малейшего акцента, и Василий даже слегка расстроился: ну, не тянул он на вражеского диверсанта, никак не тянул. Хотя, конечно, это только в кинофильмах агенты противника попадаются на незнании языка, а в жизни все не так. Да и вообще, скорее всего этот мужик – просто приспешник из местных, наверняка завербованный. Попался на чем-то незаконном, вот теперь и отрабатывает. Эх, «пятьдесят восьмая» по тебе плачет, дядя. Причем горькими слезами. А еще лучше – без суда и следствия, по закону военного времени…

– Готов поспорить, пытаешься понять, кто я такой? Вот тут разочарую, пожалуй: этого тебе знать вовсе не обязательно. Скажем так – меня просто очень настоятельно попросили пригласить тебя в гости . Вообще-то речь шла только о тебе одном, но уж коль так карта выпала, так даже лучше, верно? Ты же не захочешь, чтобы твоей подружке стало очень больно?