Игорь Подгурский - Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех!

Аким пополз от горящего самолета, собирая остатки сил. Главное — не потерять сознание. Левая рука, правая нога. Еще чуть-чуть. Левой — правой. Согнул — разогнул.

Сзади еще раз громко жахнуло. В небо устремился новый сноп огня. Костер — все, что осталось от аэроплана.

Военлет, уткнувшись лицом в землю, не видел, как превращается в дым старичок «Ньюпор». Чертик, нарисованный на хвосте, дергался, будто живой, когда обшивка корежилась от жара. Последней исчезла в огне клыкастая улыбка от уха до уха.

Ничего этого Поплавков не видел, провалившись в спасительное беспамятство. Все-таки он успел каким-то чудом выбраться из кабины, отползти на безопасное расстояние от аэроплана, когда полыхнуло по-настоящему.

Почти сутки Аким пролежал на земле без сознания, пока его не подобрал казачий разъезд. Открыл глаза уже в госпитале. Вокруг незнакомые люди в белых халатах.

Во второй раз он на короткий миг пришел в себя, когда его кололи иглой. Проверяли чувствительность тела. Правая часть лица, шея и левая рука не реагировали на уколы. Зато первый укол в правую руку заставил его дернуться. Медики не заметили его полуоткрытых глаз. Продолжали совещаться.

— Безнадежен, — каркнул один.

— Да, коллеги, — вздохнул другой. — Состояние критическое. Если и выживет парнишка, останется калекой на всю жизнь. Будет парализована вся левая часть тела из-за перелома отростка первого шейного позвонка и от кровоизлияния в оболочке спинного мозга. Еще ожог лица. Ну, это не смертельно, глаза целы, а волосы отрастут… может быть, множественные ушибы и гематомы по всему телу…

Его шею, затылок и верхнюю часть туловища упаковали в гипс — почти три месяца без движения. Он стал похож на витязя в белой скорлупе гипсового доспеха. «Наш рыцарь неба!» — перешучивались медсестры на утреннем обходе.

В госпиталь нагрянул начальник штаба гвардейского Первого отряда Буслаев. Вошел в палату и не сразу узнал своего подчиненного. Аким спал. Штабс-капитан присел на койку, неосторожно задев сломанную руку. Ни табуретов, ни стульев, чтобы не мешали делать перевязки.

— Е-ешкин кот… — спросонья ругнулся раненый, не разобравшись, что происходит и кто нагрянул в гости.

— Ну-у! — повеселел Буслаев. До этого он с содроганием и жалостью разглядывал прапорщика в гипсовом саркофаге. Осунувшееся желтое лицо, краше в гроб кладут. — Раз ругаешься, значит, будешь жить. Я хотел сказать — летать, — быстро поправился начштаба. — Я был на месте твоей… мягкой посадки. От твоего аэроплана остались куча пепла и оплавленный металлолом. Сначала пепла в котелок набрали, гм-м… ну, значит, чтобы прах домой отправить. Все честь по чести. Хорошо, что местные жители подсказали, мол, казачки летчика подобрали. А ты цел и еще ругаешься. Значит, успел выбраться, когда еще не полыхнуло. Молодец, узнаю офицерскую закалку.

Раздалось громкое покашливание. В дверях стоял дежурный врач и демонстративно показывал часы-луковицу, мол, время вышло, больному нужен покой.

— Иду, иду! — засуетился штабс-капитан. Поднимаясь с кровати, он осторожно начал поправлять подушку под головой Акима. Воровато оглянувшись, жестом фокусника что-то сунул под нее и тихо прошептал, чтобы врач не услышал. — Знаю, что нельзя, но ребята просили передать. Там фляга с коньяком. Настоящий «Шустовский», довоенного разлива. Одна рука действует, значит, справишься. Ждем тебя. Поправляйся…

Уже в коридоре офицер спросил у дежурного врача, мимо которого удалось прошмыгнуть в госпитальную палату:

— Как он, доктор?

— Безнадежен, — коротко сказал о Поплавкове врач.

— А может?..

— Увы. Никаких шансов, голубчик. На выход.

Все возможное сделали врачи.

Все возможное сделал Аким. Небо звало и манило к себе летчика.

И наступило время, когда через три месяца прапорщик встал на ноги. Медсестры перешептывались, глядя, как летчик ковыляет по коридору, держась за стену. Тот, кого они кормили с ложечки, пошел.

Врачи давали ему восемь месяцев райской жизни в Пятигорском санатории. Прапорщик Поплавков наотрез отказался. Никаких санаториев. Не надо рая. Скорее в отряд! Скорее подняться в воздух.

После выписки из госпиталя Аким еще полгода ходил с «„гордым“ видом»: голова не поворачивалась на шее, а если нужно было оглянуться, ему приходилось поворачиваться всем корпусом.

Наступил день, когда в авиаотряде не осталось ни одной исправной машины. Летный состав отправили на офицерские курсы повышения квалификации при штабе армии. Мудрое решение. Хорошо еще, что в окопы к пехоте не отправили.

Позиционная война, окопы, зеленая тоска осточертели. На курсах настроение летунов еще больше ухудшилось. Целыми днями, с утра до вечера, приходилось слушать занудные лекции по истории военного искусства, пересыпанные к месту и не к месту примерами из войн древних греков и римлян.

К авиаторам на курсы приехал генерал Радко-Дмитриев. Прекрасный оратор, он красочно объяснил присутствовавшим цель предстоящей Митавской операции. Рассказал о новых способах прорыва вражеской обороны. У слушателей отвисли челюсти от услышанного. Офицеры с открытыми ртами слушали о внезапной атаке без единого орудийного залпа, о быстром преодолении проволочных заграждений, о дружной штыковой атаке. Вместе с летчиками были и пехотинцы, сразу же представившие самоубийственный штурм без предварительной артподготовки.

Увлекшись, генерал вошел в раж: «Вы голыми руками, зубами должны будете рвать колючую проволоку! Штыком и прикладом!» Все присутствующие мрачно переглядывались. Все понятно: обещанного подвоза боеприпасов не будет.

Никто из офицеров не сказал ни слова. Промолчали. Выдержка — единственный способ выжить, если концентрация идиотов зашкаливает за мыслимые пределы, особенно когда ты служишь в армии. Общение с дураками укрепляет выдержку, с самодурами — делает человека сильнее, закаляет, а заодно стирает без остатка шершавой наждачкой с характера наивность. Главное — не прогнуться и не сломаться.

Заметив потускневшие глаза, поскучневшие лица, командующий армией на мгновение задумался, словно что-то вспомнил, а затем медленно произнес: «Вас, господа авиаторы, это не касается. Наши союзнички-французы согласились продать нам внеочередную партию аэропланов. Надеюсь, что машины прибудут на фронт вовремя, а не как обычно. Представление к наградам на отличившихся в воздушных боях реализовано. Вручать будет Сам в Ставке фронта. Список у командира. Привести форму в образцовый порядок. Внешний вид иметь молодцеватый. Вопросов не задавать. Ваша учеба в офицерском резерве закончена. Удачи».

Четыре Георгиевских креста были выделены командующим армией отличившемуся в воздушных боях во время наступления гвардейскому Первому авиаотряду. Ими наградят наиболее отличившихся военнослужащих, причем с учетом мнения их боевых товарищей. Такой порядок был официально узаконен и назывался «приговор роты». Егорий, полученный по «приговору роты», ценился в армейской среде выше, чем полученный по представлению командира. Это грело душу Акима даже больше, чем то, что коробочку с орденом ему лично вручит Николай II…