Алекс Белов - Бифуркатор

Я поначалу вызвался помочь Стёпке, но тот качает головой и ведёт меня домой.

- Сначала ты кое-что проверишь, а потом, если хочешь, можешь зайти и помочь, я не против.

Возле столба с будкой у моего дома Стёпка останавливается и смотрит наверх. Мне чу-точку страшно, я слышу как жужжат провода, за этим жутким звуком прячется смерть.

- Я даже не представляю, - задумчиво хмурится Стёпка. - Есть ли здесь какие-то кабель-ные провода? Думаю, тут только высоковольтные.

- Ты собираешься туда лезть? - шепчу я. - Ты с ума сошёл. Нас же испепелит до того, как мы дотронемся.

- Да не. Я не хочу туда лезть. Просто мыслишки, - Стёпка молчит. - К тому же, что бы он туда не впаял, оно уже не здесь.

- Они его вытащили?

- Вряд ли. Скорее, оно осталось в двадцать третьем июле, - Стёпка вздыхает и будто выходит из гипноза. Смотрит на мой дом. - Короче, если ты и правда в последний раз ел яичницу двадцать третьего числа, то проверь яйца из холодильника. Одно должно оказаться протухшим.

Мурашки догадки рассыпаются по спине, рот приоткрывается от озарения, а Стёпка усмехается, подмигивает, щёлкает пальцами и удаляется восвояси домой. Я с гулко бьющимся сердцем спешу к крыльцу. На моём внутреннем мире тикает бомба, если она и взорвётся, то уже через несколько секунд.

Под ошалелый взгляд сонной мамы подбегаю к холодильнику.

- Артёмка, ты, наверное, кушать хочешь, - говорит она, но я её не слушаю и достаю шесть оставшихся яиц. - Я бы не посоветовала тебе их есть. Они уже почти месяц там лежат. Давай я свежие куплю или что-нибудь приготовлю.

Мама словно призрак шаркает мелкими шажками к столу.

- Нас всех вывела из равновесия... то, что случилось с Андрюшкой.

Я устанавливаю перед собой тарелку, но хорошо слышу слова мамы. Она хотела сказать смерть. Смерть Андрюшки. Кто знает, мелкий ещё может быть жив. Пусть он в недоступном месте, точнее - в недоступном времени, но ЖИВ!

Бью первое яйцо. Нюхаю. Оно нормальное. Выливаю его в раковину. Второе. Третье. Четвёртое и да... Вот оно. Тот, кто хоть раз разбивал тухлое яйцо, знают это жуткое амбре, перебивающее ароматы всех сортиров мира. А если оно попадает на пальцы, то сколько не мыль порошками, вонь будто забирается под ногти, в самые дальние уголки, и ещё не-сколько дней лезет в нос.

Прикрывая рукавом нос, я оглядываюсь на маму.

- Тухлое, да? - морщится она, а на лице как бы написано: мне плевать вообще.

Я киваю.

- Ну я же говорила, - жмёт плечами она. - Этим яйцам уже много дней... фу... - теперь вонь доносится и до неё. - Открой окно, Артём, брось ты эти яйца.

Я выливаю тухлятину в раковину и открываю воду. Однако на этом не останавливаюсь. Что если яйцо и правда протухло от времени? Я проверяю оставшуюся пару.

Они оказываются свежими.

***

Дома я не задерживаюсь и тут же возвращаюсь к Стёпке, который собирает мусор по гостиной.

- Одно протухшее, - говорю я, едва ворочая языком от.. не знаю даже, страха, ужаса, удивления, восхищения.

- Я так и думал, - вздыхает Стёпка и как ни в чём не бывало швыряет в мусорный пакет использованные салфетки, хлебные куски, найденные на полу. Вид у друга такой, будто мы говорим не о временной аномалии, а о пересоленных кабачках.

- Чёрт возьми! - я запускаю пальцы в волосы, и нарезаю по гостиной круги. - Теория, кажется, и правда верна. Это... это сумасшествие какое-то!

Стёпка задумчиво отдирает от пола конфетный фантик и рассматривает его.

- На девяносто пять процентов понятно, что моя теория верна.

- Девяносто пять? Да тут все сто!

- Ну, яйцо и правда могло протухнуть от времени, - вздыхает Стёпка, отправляя фантик в мусорный пакет.

- Ты правда веришь, что оно протухло после двадцать третьего июля?

- Вопрос не в том, во что я верю, - Стёпка смотрит на меня и жестом профессора Гарварда поправляет очки. - Вопрос в том, как было на самом деле.

Я плюхнулся на диван и уставился на свои руки. Указательный палец всё ещё пах тухлятиной, и запах не давал мне успокоиться.

- Мне кажется, что я помню, на каком месте оно лежало, чёрт, по-моему, двадцать третьего я и правда хотел его разбить в яичницу.

- Ну это уже де-факто. Ты сильно потрясён, эмоциональный стресс начинает додумывать то, чего нет. Лучше возьми мусорный пакет и помоги мне в уборке. Успокоишься. Заодно, будем смотреть, не соизволят ли господа из Сомерсета нам чего-нибудь отписать.

За уборкой я и правда успокоился. Мы даже про петлю времени говорили мало. После пяти минут рассуждений перешли на истории из жизни. В основном, жаловались друг другу, как жестоко поступила с нами судьба и как окружающий мир перевернулся в последние дни, пока мы не общались.

Стёпка повторял мои чувства, в основе которых прочным фундаментом легла пустота.

Мы отдраили дом, проверяя Стёпкино мыло каждый пятнадцать минут. Сомерсет мол-чал. Вернулся Серый, на троих мы сообразили сухой обед. При старшем брате Стёпки разговоры о времени совсем ушли в небытие. И уже после обеда, под вечер, стащив из холодильника оставшиеся жестяные баночки колы, мы со Стёпкой перебрались на задний двор и вновь заговорили об аномалии.

К крыльцу примыкали две тахты, на них, попивая колу, мы рассматривали серое полотно вечернего неба и болтали на темы, которые другим показались бы либо историей Голливуда, либо бредом сумасшедших подростков.

- Ну и что, что они не написали, - говорит Стёпка. Его глаза закрыты под стёклами очков. - Даже если и не напишут, ну... куда деваться. Я сразу предположил, что спасение Андрюхи цель невыполнимая.

- Ты не понимаешь, - вздыхаю. - Я же теперь всю жизнь буду мучиться, гадая, что там с мелким. Бедняга. Ты представляешь. Всю жизнь в одном дне.

- Ну... если он не просыпается каждое утро в одном месте, то я бы ему даже позавидовал, - внезапно говорит Стёпка. - Ты представляешь, сколько всего можно сделать? Перед тобой неисследованная планета. Натворил делов, а завтра все уже забудут. Можно посетить все страны, изучить жизнь людей на планете.

- Если б ещё деньги на это иметь, - усмехаюсь я.

- Умный человек сможет несколько месяцев понаблюдать за банком, изучить каждый миллиметр, а потом утром ограбить, днём купить билет, вечером вылететь и в полночь быть в Америке. Ну и пусть, что у тебя утром все деньги исчезнут, ты своего добился.

- Да, но моего опарыша умным не назовёшь, - усмехаюсь я и гляжу на качели у изгороди, на которых любил качаться Андрюшка, когда мы приходили в гости к Стёпке.

- Так было до настоящего двадцать третьего июля. Зацикленность в одном дне быстро разовьёт его интеллект. Сам вспомни, как его изменили двадцать три пребывания в одном дне. Умно разговаривал?

- Как ботаник, - улыбаюсь я, и печаль вдруг толкает сердце.

- Ну вот. К тому же, в твоих руках бессмертие.