Михаил Ахманов - Дальше самых далеких звезд

– Да. Начинайте погрузку спускаемого аппарата. Десмонд!

– Слушаю, сьон.

– Все проверить – снаряжение, оружие, припасы… Роботы: четыре боевых, четыре универсальных. Две авиетки, два краулера, полевой анализатор, медблок, лабораторные животные, подарки для туземцев… В общем, по списку.

– Не беспокойтесь, сьон. Будет сделано.

– Теперь главная работа, монтаж синтезатора… Можно приступать. Полагаю, пять-шесть суток хватит?

– Хватит, – подтвердил капитан. – Я сам выполню монтаж, но управлять им надо из рубки. Сколько вы пробудете на борту, сьон Аригато?

– Около трех декад, пока мы не закончим картирование и другие орбитальные процедуры. Спешить незачем.

– Тогда прошу занять отсек дублирующего управления, нашу запасную рубку. Она, кстати, будет попросторнее… Людвиг, подготовь ее – кресла, стол, линия доставки и все такое… Это годится, сьон доктор?

– Да, благодарю. – Аригато Оэ повернулся к своей команде. Его бесстрастный взгляд скользнул по лицу Калеба, и тому почудилось, что щека дуайена на миг дрогнула. Потом он сказал: – Итак, Десмонд займется снаряжением и подготовкой к высадке. Я и доктор Кхан будем проводить анализ поступающих данных и их сравнение с уже известной информацией – я имею в виду то, что доставила первая экспедиция. Расположение морей и континентов, города, транспортные артерии, а также состав атмосферы, почвы и воды, радиоактивный фон, все виды излучений и остальные факторы… Брат Хакко, что вы умеете делать, не считая молитв и благословения трапез? Мне нужны наблюдатели.

– Это я возьму на себя, сьон доктор, – раздался голос Людвига.

– Разумеется. Но я хочу, чтобы Охотник и монах сидели поочередно в дневные часы у экранов и работали со станцией визуального наблюдения. Каждая смена по шесть часов. Полагаю, вы справитесь.

– Да, – ровным уверенным тоном произнес священник. – Молитвы приучают к терпению и вниманию. Этим Творец, наверное, и Охотника не обидел.

– Не обидел, – подтвердил Калеб.

– Тогда приступим к делу. Десмонд – в трюм, брат Хакко – со мной во вторую рубку. Следующая смена – Охотник и доктор Кхан.

Экипаж оставил капитана в одиночестве. Ковальский связался с транспортным кораблем, включил автоматику расстыковки, и контейнеры с частями синтезатора выплыли из своих гнезд. К ним устремились три десятка монтажных роботов, посланных Людвигом. В обзорном окне было видно, как, подобно чашечкам тюльпанов, раскрываются контейнеры, выталкивая в пространство решетчатые изогнутые фермы, свитые в кольца трубопроводы, обшивку приемной камеры и детали насосов и инжекторов. Капитан послал несколько команд, и монтажники занялись фермами, сдвигая их в сферическую конструкцию диаметром в добрых триста метров. Когда блеснули огни лазерной сварки, Ковальский откинулся на спинку ложемента и произнес:

– Ты заметил, как составлены смены? Он взял с собой монаха, а девушка будет дежурить с Охотником. Кажется, наш доктор не ревнив.

– На Авалоне нет такого понятия, – послышалось в ответ. – Мужчины и женщины свободны в своих желаниях. Неважно, состоят они в браке или нет.

Капитан усмехнулся.

– Рассказать бы, парень, об этом моей Марте… тут же сковородой по черепу или вилкой в ребра! Но Марте уже ни о чем не расскажешь… – Некоторое время он сидел молча, потом заметил: – Девушка могла уйти от него еще раньше, на Авалоне, но, думаю, даже не пыталась. Как считаешь, почему?

– Тонкие человеческие отношения, очень тонкие и деликатные, капитан, – сообщил Людвиг. – Я не совсем в этом разбираюсь, но, анализируя ситуацию, все же пришел к определенным выводам. Да, пришел.

– Ну-ну… Любопытно послушать.

– Она не ощущала себя взрослой сложившейся личностью, даже сомневалась, что она – человек. Так она мне говорила. Ее типичные эмоции – чувство потерянности, отчаяние, фрустрация подростка, и в то же время внутренний бунт, присущий юному возрасту. К этим ее фобиям добавилось явное несоответствие между психикой и физическим обличьем. Она помышляла об эвтаназии, даже о самоубийстве.

– Очень уж мудрено, – сказал капитан. – Хотя, если вспомнить моих дочерей… Юлишке стукнуло пятнадцать… большая девка была, а ума – что наперсток…

Он тяжело вздохнул и уставился на экран. Роботы собрали часть нижней полусферы и теперь возились по ее периметру словно команда трудолюбивых бобров. Сверкали синеватые вспышки лазерной сварки, иногда монтажники парами мчались к транспортному кораблю и, ухватив очередную деталь, тащили ее к решетчатой конструкции. Она росла прямо на глазах.

– Охотник появился очень кстати. Молодой, видный… – промолвил наконец капитан. – Теперь есть к кому прислониться. Можно жить, не думая об эвтаназии и суициде.

– Надеюсь. Любовь меняет людей, и эти перемены отрадны.

Ковальский снова вздохнул.

– Любовь, любовь… Что ты знаешь о любви, паренек? Сперва она несет счастье, но кончается всегда горем. Всегда! Это неизбежно!

– Почему, капитан?

– Проходят годы, и ты теряешь любимых людей, – раздалось в ответ. – Или они теряют тебя…

Дайана улыбалась, гладила Калеба по щеке, и ее ладони были теплыми, словно эти быстрые ласковые прикосновения навсегда изгнали холод и даже память о нем. Улыбка красила ее необычайно – сияли глаза цвета янтаря, изящными арками приподнимались брови, манили губы, подобные лепесткам тюльпана. Калеб вдруг заметил, как она высока – почти не откидывает голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Она уже не выглядела юной, беспомощной, беззащитной; что-то в ней изменилось, словно за несколько декад холодного сна она повзрослела на годы – может быть, на целое десятилетие. Очертания губ стали тверже, золотистые глаза смотрели уверенно, движения – то, как она поднимала руку, как отбрасывала волосы с лица – были исполнены скрытой силы.

– Что тебе снилось? – спросил он.

– Море Авалона. Теплое синее море, облака и птицы, что кружат над водой… Мы, босые, шли вдоль линии прибоя, волны гладили ноги, и ты вдруг остановился и сказал, сказал… – Дайана задумалась на секунду. – Сказал, что мы вместе уже много лет. Сказал, что я должна подарить тебе дочь и сына. Сказал, что, когда они подрастут, мы отправимся на Землю, в Стокгольм, и ты покажешь им свой инкубатор. Чтобы они понимали, как хорошо, когда есть мать… настоящая, живая…

– Великие Галактики! – воскликнул Калеб. – Все это возможно, все, море, дети и даже полет на Землю! Нынче я авалонский гражданин с пожизненным обеспечением. Гляди, я уже весь в золоте! – Он хлопнул по рукаву своего комбинезона. Потом спросил: – Ты в самом деле это видела?

Тень грусти скользнула по ее лицу.

– Нет, милый, нет… Я только вообразила… сейчас, когда я рядом с тобой… В холодном сне не бывает видений. При гипотермии мозг полностью отключен.