Энди Смайли - Плоть Кретации

Тамир поморщился от попавшего в нос запаха грязи и сгнившей плоти. Даже сильный ветер, который пронесся по долинам и вспенил озера, не смог унести аромат смерти. Вождь наблюдал за тем, как багровый великан пиршествует на останках охотничьей группы Ра’да. Мрачный спектакль напомнил ему о церемонии Окончания Охоты, ритуале, который он проводил более десятка раз. Когда охотники убивали крупного зверя, все племя собиралось, чтобы отведать его мяса и крови. Таким образом они оказывали дань уважения духу и забирали себе его силу. Тамир одобрительно хмыкнул, радуясь тому, что к воинам Ра’да проявили подобное почтение.

Манакель зарычал. Еще один проклятый Императором дикарь. Этот был чуть мускулистее прежнего, хотя не имел при себе оружия. На его груди розовела свежая рана. Слишком аккуратная, чтобы получить ее в бою, она казалась скорее ритуальной, проявлением намерения или символом клятвы. Расчленитель презрительно хмыкнул: такие раны следует заработать, а не получать в дар, будто безделушки. Оторвав голову трупа, чью кровь он пил, Манакель метнул ее в варвара. Человек не попытался прикрыться, позволив ей ударить себя.

Тамир услышал, как от попадания хрустнуло плечо. Воина сбило с ног. Он застонал и, выругавшись, поднялся обратно. Аббас говорил ему оставаться неподвижным, выказывать отвагу и не дрожать. Он смотрел на великана, пораженный тем, что тот напоминал ему охотничьего пса, его губы и нижняя часть лица были розовыми от крови. Если Аббас ошибся и великан был на самом деле просто дикарем, зверем, то в загробной жизни он будет преследовать старика в ночных кошмарах.

Манакель стиснул кулаки, раздраженный тем, что варвар никак не уйдет.

— Будь ты проклят Императором. Убирайся, — он приблизился к воину с презрительной ухмылкой на лице. На плече и груди человека расцвел темный синяк, левый глаз заплыл. Его смерть едва ли стоила затраченных усилий. Но было нечто еще, что-то, не дававшее Манакелю покоя. Что-то, пытающееся пробиться сквозь туман, который окутал его разум.

Тамир не ведал страха. В свое время он взглядом привел в смятение стадо раналоксов и пережил схватку с чудовищным карнроузом. И все же, оказавшись в тени багрового великана, ему понадобилась вся храбрость, чтобы оставаться спокойным. Каждый удар его сердца звучал как желанный сюрприз, пока он прислушивался к натужному дыханию. Стараясь не поднимать голову, Тамир рискнул бросить взгляд. С груди великана взирал измятый орел. Между его металлическими крыльями, словно снежные хлопья, виднелись пятна засохшей крови. Шкура великана оказалась не гладким покровом, как ожидал Тамир. Глубокие борозды разделяли ее поверхность на множество частей, некоторые были рельефными, тогда как другие имели угловатые крепления. Под багряной шкурой великана, словно недавно зарубцевавшиеся шрамы, виднелись участки серого и серебряного цветов.

Манакель остановился на расстоянии удара от дикаря. Сердцебиение человека оставалось спокойным, на лбу не было видно пота. Манакель зарычал. Он был дитем Сангвиния, воплощением гнева, а этот человек казался достаточно высокомерным, чтобы не бояться его. Манакель взревел, желание сломать человеку шею, оторвать голову и омыться в его теплой артериальной крови поднялось внутри него, словно раскаленная магма. Расчленитель уже потянулся, чтобы сокрушить его…

… а затем замер, так как впервые заметил металлический талисман, болтающийся в протянутой руке человека.

Тамир позволил великану взять талисман и уважительно коснулся головой земли.

Манакель повертел кусок металла в руке. Его истерся под влиянием времени и постоянного ношения, но в нем безошибочно угадывался имперский орел, символ Императора человечества.

— Где ты его нашел? — Манакель старался говорить спокойно, но требовал ответа.

Человек поднял глаза и промолчал.

— Где ты нашел… — Манакель замолчал, когда из леса вышли сотни дикарей, скрестив руки на грудях в грубом подражании аквиле. — Что это, во имя Императора?

При виде варваров Манакель разинул от удивления рот. Вторая волна шла плотными рядами, на их плечах покоилось четыре носилки. Каждая из них имела четыре метра в длину, ручки были изготовлены из цельных веток шириной с бедро обычного человека. Дно носилок было из звериных шкур и палой листвы, привязанных к ручкам сплетенными лианами и растениями, похожими на веревки.

Манакель взглядом проследил за процессией.

— Император… — он недоверчиво посмотрел на то, что лежало на носилках. Наплечники, наручи, нагрудники, цепные мечи, болт-пистолеты — останки, оружие и доспехи его отделения. Манакель продолжал наблюдать, пока дикари не опустили носилки перед ним. Скорбь переросла в ярость, когда он увидел то, что осталось от Расчленителей. Как и Лаххеля, их сильно обглодало зверье.

С ударом невидимого барабана море варваров расступилось, позволив пройти на поляну третьей группе. Они принесли с собой корзины из дерева и сухих листьев и начали петь, сначала тихо и мягко, но затем все громче и громче, пока со вторым ударом барабана напев не достиг пика. Стараясь не задеть тела Расчленителей, они развели вокруг носилок огонь.

Старый дикарь, пока старейших их всех, которых встречал Манакель, шагнул к нему. Старик преклонил колени и сложил знак аквилы, после чего отвернулся и прокричал что-то на гортанном языке.

— Мук-да, мук-да хети, — на крик отозвалась тысяча варваров, которые вместе опустились на колени и склонили головы к земле.

Впервые с момента высадки Манакель был спокоен.

«Где остается только один, побеждает гнев», — слова эти были подернуты скорбью, но грустить о гибели отделения он станет позже.

Манакель бросил холодный взгляд на тысячу склонившихся перед ним воинов. Нет ничего странного в том, что менее развитые люди почитали космических десантников как богов, хотя от такого проявления уважения ему стало не по себе. Подобное преклонение могло перерасти в гордыню, которая породила гражданскую войну, более ужасную, нежели все, о чем можно только помыслить. До сих пор весь масштаб предательства Хоруса только предстояло осознать. Армии Императора победили, но Манакель знал, что за каждый спасенный мир приходилось платить еще одной планетой, превращенной в безжизненную скалу, целые поколения были обречены тратить свои жизни, закапывая покойников. Манакель ударил кулаком по нагруднику и скрестил руки в знаке аквилы.

Варвары радостно закричали.

Манакель улыбнулся. Он был богом не более любого другого космического десантника, но решил воспользоваться верой дикарей в своих целях. Расчленитель снова посмотрел на ряды склоненных голов и спросил себя, насколько прочными окажутся их верования, когда они поймут, что он принес им не избавление, но смерть.