Алексей Кацай - Ад

Я с обезумевшими глазами повернулся к Ляльке. Она даже ужаснулась:

— Ты что, Роман?..

А я уже тряс ее за плечи:

— Лялька, Лялька, все меняется! Никуда мы не убегаем! Мы еще здесь порядок наведем!.. Ой наведем… И людей вокруг себя соберем, потому что мы — сила, потому что мы — силища!.. Ох, какая силища! Мы всех спасем…

— Что за сила? Какая такая силища? Взгляни на себя: ты с ума сошел, что ли? — обеспокоенно вглядывалась она в мои глаза.

Я отмахнулся, хватая с подоконника лазер:

— Потом объясню! За мной!..

Лялька было заколебалась, но, увидев, что послушная Лианна быстро подхватилась с места, только пожала плечами и потрусила за нами.

Скользнув через поваленную изгородь к соседнему двору, а через него — к пустынной улочке, упирающейся в Юнакский парк, я на ходу сориентировался. Вот там — Сухой Каганец, а там должна быть скифская баба, невидимая из-за руин церкви. Итак, вправо, а потом — напрямую. Какая-то женщина с криками выскочила нам наперерез, но Лялька успокоила ее двумя отточенными движениями. «Молодец!» — не останавливаясь, мысленно похвалил я Ларису Леонидовну, с удивлением отмечая, что где-то внутри моего избитого и пропеченного тела снова забурлила жизненная энергия. Второе дыхание открылось, что ли?

В небе маячило всего две тарелки. И те держались на приличном расстоянии. Сколько кремняков возилось под нами, можно было только догадываться. Но Лианна вела себя спокойно. Поэтому передвигались мы довольно быстро и уже минут через пятнадцать остановились возле зеленого забора уже знакомого мне особнячка. Погоня, если она и была, отстала. На доме, стоявшем напротив, двое, мужчина и женщина, латали разрушенную крышу. В конце улицы несколько ребятишек собирали ягоды с поваленной шелковицы. Возле ворот застыла старенькая «волынянка» с откинутым брезентовым верхом. Я толкнул скрипучую калитку, пытаясь вспомнить, была у хозяина собака или нет. Кажется, не было.

— Федор Иванович! — позвал негромко.

Дом молчал.

— Эй, хозяева, есть кто дома или нет? — повысил я голос.

— На заднем дворе он, — послышалось с крыши дома напротив. — За флигелем. Горе у него.

Мы тихо обошли развалины флигеля, разнесенного вдрызг каким-то взрывом, и очутились на заднем дворе с небольшим огородом, засаженным когда-то картофелем. «Когда-то» потому, что вся ботва была вырвана, посечена, присыпана затоптанным черноземом. Посреди огорода замерли четыре аккуратных земляных бугорка. Возле них, прямо на земле, сидел дед. Рядом с ним стояла откупоренная бутылка водки.

У меня больно сжалось сердце: я уже почти понял, что здесь произошло. Поэтому и не стал звать Федора Ивановича, а молча подошел к нему и, кашлянув, сел рядом. Лялька с Лианной стоя замерли поодаль.

Дед вяло повернул ко мне лицо и прищурился. Глаза у него были влажные, изболевшиеся, но трезвые.

— А-а-а, журналист, — узнал он меня. — А где же друг твой, с бородой?

Я едва сдержал тяжелый вздох:

— Погиб.

Дед несколько раз медленно кивнул головой, будто соглашаясь с тем, что так оно и должно быть.

— Хороший был парень. И водку пил хорошо. Весело. С умом. Потому что в водке не себя любил — людей.

После Беловода меня уже не удивляла такая характеристика Алексиевского. Это бы раньше… Я неосознанным движением притронулся к пачке помятых листов, которые так и торчали у меня из-за пояса. Дед отвернулся.

— Русланка, внучка моя, только училась людей любить. Недоучилась. Вон она — с краешку.

Дед, не глядя, нащупал бутылку и сделал большой глоток прямо из горлышка. Обтер губы об плечо и так же, не глядя, протянул бутылку мне.

Водка обожгла губы и горячо плеснулась во внутренности, выжимая из них что-то светлое и щемящее и пропитывая этим светлым и щемящим все клетки моего измученного тела. Так же, как и дед, не оглядываясь, я протянул бутылку Ляльке, которая, неслышно подойдя поближе, встала позади нас. Через минуту она закашлялась, а потом грустно сказала:

— Выпей, подруга…

И я понял, что это относилось к Лианне.

Дед Федор скользнул по ним взглядом:

— Чего стоите? Садитесь рядышком. Помянем внучку мою Руслану, жену Марфу, сына Ростислава и жену его Аллу.

Пересчитывал он имена своих близких тихо и торжественно. Мне даже показалось, что имена эти тихим эхом звучат под сводом по-инопланетному серебристых небес.

— Как? — спросила Лялька, садясь рядом с Федором Ивановичем, и вопрос ее прозвучал, словно вскрик.

— Как бог велел, как судьба напророчила, — проговорил, будто пропел дед Федор. — Как полыхнуло, решили мы подальше от завода уехать. К брату моему, на село. Уже и «волынянку» свою из гаража выгнали. Ехать все же далековато, то и думаем: позавтракаем. Я возле машины задержался, а они все во флигель пошли: кухня летняя у нас там была. А здесь и тряхнуло…

Он замолк, выпрямившись и закинув лицо вверх, чтобы неверная слеза не выскользнула из глаз.

— Люди потом говорили: газ взорвался… Не знаю… Сам их хоронил: никого сюда не пустил… Потому что у людей и своего горя вдосталь.

Лялька обняла деда, прижавшись лицом к его плечу. Он сгорбился и снова потянулся за бутылкой.

— Поплачь, доченька, поплачь, — через минуту говорил он, обращаясь в пространство и тоже обнимая Ляльку за плечи. — Вон как ты обесслезилась… Наверное, и у тебя нелегкие деньки были. А этот парень, — дед скользнул взглядом по мне, — никак к тебе дойти не может. Идет, идет, и на окольные пути сбивается…

Я даже на месте заерзал.

— И ты сюда иди, ласточка, — обратился он уже к Лианне, — посидим гуртом, погрустим…

Так и сидели они втроем на взрыхленной, покрытой увядшей ботвой земле и молчали каждый о своем. Девчата с обеих сторон прижались к деду Федору, а тот большими натруженными руками обнял их так, как сильная птица обнимает крыльями своих птенцов, прикрывая их от одной ей известной опасности. А я ощущал себя еще одним, совсем уж неразумным, птенцом, выпавшим из гнезда в ужасное одиночество да и оставшимся там, широко, но почти беззвучно раздирающим свой желтый клюв.

— Федор Иванович, — в конце концов решился я нарушить молчание, — тут такое дело. Мне… То есть нам… В общем, нужен нам…

— От кого отстреливаться собираешься? — не пошевельнувшись, спросил дед.

— Чего? — не понял я.

— От кого, говорю, отстреливаться собираешься? Ведь ты за пулеметом пришел?

Лялька изумленно взглянула на меня. Я же от такой проницательности снова заерзал на месте.

— Н-ну… Вы вообще знаете, что вокруг происходит?

— В общих чертах. — Он помолчал и, тяжело вздохнув, отпустил девчат. — И откуда эти чуда у нас взялись?.. Однако, насколько я понимаю, их пули не возьмут. Да и у тебя, — он кивнул головой на лазер, — есть чем их воевать. Для чего же тебе мой музейный экспонат, как депутат наш говорил, понадобился? Кстати, не знаешь, как он там?