Евгений Шалашов - Цитадели

Дед потянулся за новой порцией. Кажется, «зелье» ему понравилось. Степенно занюхал шпротинкой. Потом махнул рукой и налил снова. Вот ведь незадача. Не набрался бы старый…

Но я зря беспокоился. Дед был из тех, которые знают меру. А вот я уже слегка «поплыл». Уже перестал замечать и старческую шепелявость и новгородское «цоканье», распространенное от Господина Великого Новгорода до Белого озера.

— Местные… которые… — начал было объяснять дядька Аггей, но замялся. — Они, э-э, такие, ну, ясно-понятно, не совсем обычные. Щас Евдоха придет, увидишь. О, легка на помине!

Дверь заскрипела, и в землянку неспешно зашла женщина. Хотя огонь от лучины давал не очень много света, но кое-что разглядеть было можно. На вид — лет сорок, хотя на самом деле могло быть и тридцать, и двадцать пять… Простоволосая — значит, незамужняя. Волосы всколочены. Рубаха-понева, а сверху сарафан. Одежда драненькая, но не заношенная.

— Садись голубушка, — суетился дед, расчищая для гостьи место.

Дядька Аггей вел себя как старшеклассник, впервые пригласивший домой любимую девушку. Не знал куда усадить, чем угостить. А уж Евдоха… «Страшна, как финская война…» — говаривала покойная бабушка. Одно хорошо, рот не открывала, а скромно вытаскивала из чугунка рыбу и ела. От колбасы и консервов отказалась.

После очередной чарки она показалась привлекательнее. Ну водка еще и не то творит. Даже когда увидел, что из-под подола у «девушки» торчит копытце…

— Цто, не видал? — ехидно поинтересовался старик.

— Не видал, — честно признался я. — Русалок видел, леших, оборотней, а вот кикимор — ни разу.

— И где же ты их видел, русалок да оборотней? — заинтересовался дед.

Я решил повременить с откровениями и перевел разговор:

— Дядька Аггей, а ты так и не рассказал, где с Иваном Васильевичем познакомился…

— Тогда доставай скляницу, — насмешливо потребовал дед. — У тебя там не одна лежит, в котомке-то…

«Вот, зараза глазастая!» — подумал я, но пошел за новой бутылкой. Дед, выпил чарку, начал рассказ:

— Иван Васильия на богомолье в Кириллов монастырь царицей молодой, Анастасией Романовной и детенышем пришли. Опосля того, как царевич-то утонул, очень они убивались. На своей-то лодье, с которой робятёнок упал и утоп, обратно царица вертаться не хотели. Так архимандрит приказал им новую дать. А я в это время загребным на монастырской лодье служил. Сам-то не монастырский, вольный. Нанимался лодьи по Белому озеру водить и кормчим ходил по Шехони, — уточнил Аггей и выпил еще одну чарку. Крякнул, занюхал прядью Евдохи и продолжил: — Вот значит, вел я лодью от Кириллова монастыря до самого Углича, откуда сухой путь до Москвы идет. А там царь возьми, да и скажи: «Давай, мол, Аггей, переходи ко мне. Будешь кормщиком царским!» А я, возьми, да и согласись. Так и остался служить. С тех пор, ежели царь куда плыть надумает, то я — завсегда на лодье был. Так, до самой смерти Иван Васильича и служил.

— Стоп-стоп! — загорелся я. — Ну-ка, расскажи дедушка поподробнее.

Кажется, подвернулся случай раскрыть одну из загадок истории: почему же погиб наследник русского престола?

— А ты не «нукай», — обиделся дед. — Не запряг еще. Да и молод больно, чтобы «нукать».

— Ладно, дедушка, — примирительно произнес я. — Не сердись. Ну брякнул, не подумавши.

— Ничего, по молодости-то все дураки, — остыл старик.

— Мне, между прочим, сорок лет, — хмыкнул я.

— Младенец! — заржал дед. — Вот ежели бы, как мне, пятьсот…

— А ва-ааще, в натуре, — что такое твои пятьсот лет? Фигня! — сказала кикимора с интонацией старшеклассницы.

Того и гляди, заявит: «Забей!» Может, нынешние школьницы нахватываются словечек у кикимор?

— У нас года по-другому счисляют. Не по тому, сколько раз зима будет, а сколько — лето. У нас так — появился, пожил и исчез. Вот и все. А считать… — махнула рукой кикимора. — Я даже полюбовников своих не считала, сколько их было.

— Много, — горестно вздохнул возревновавший дед и обреченно взмахнул рукой. — Все вы, бабы, одной сажей мазаны.

Начиналась семейная разборка.

— А сам-то хорош, карась застоявшийся. Кто намедни Анфиску-утопленницу в кустах валял? — не осталась в долгу Евдоха. — Ладно, водяной не видел, а то бы вмиг тебя, сопляка, на дно спровадил.

Дед крякнул. Видимо, был грех…

— Да чего уж там. Пьяный я был. Подумаешь, с нее и не убыло, — примирительно сказал дядька Аггей.

— Это как так не убыло? — задохнулась кикимора от возмущения. — Она после тебя юбку найти не может. Кинул куда-то, а искать — дядя будет? Анфиска у всех баб требует — найдите мою юбку! Они и белье боятся идти полоскать! Пришлось с какого-то ляха портки снять. Теперь в них и ходит. Срамота!

— А лях-то, откуда взялся? — полюбопытствовал я.

— Да все оттуда же. Как напьются — так им уже и все равно. Что девка, что баба. А Анфиска-то совсем недавно потонула. Девка молодая, красивая. Водяной ее для себя берег. А она, потаскушка… Теперь вот развлечение выискала — ляхов подманивает. А потом топит.

— Ну ляхов топить — дело хорошее, — одобрительно отозвался я.

— Чего хорошего-то? — удивилась кикимора. — А нас, что, своих утопленников не хватает? Так нет же, заполонили и озеро и болота всякой дрянью. Ими и налимы брезгуют.

— Рыбы у нас, милок, привередливые, — пояснил дед. — Они тех предпочитают, кто в наших местах и родился. Вот и теб, наверняка жрать никто не станет.

— Спасибо, утешил, — безрадостно откликнулся я. — А что на мне написано, что я нездешний?

— Написано-написано, — обрадовался хозяин. — Вот такими-то буковицами и написано — парень нездешний, одет не по-нашему и вообще — неизвестно откуда прибыл. То ли от немцев, то ли от турок. То ли оттуда, откуда и подумать-то страшно. Из другого места и времени.

— Ух, дошлый ты, дядька! Все-то ты видишь, все-то ты понимаешь, — не стал я запираться. — Ну а если, допустим, одеть меня в здешнюю одежду, то тогда как?

— А что изменится? — пожал дед плечами. — Народ-то, допустим, не поймет. Но я-то все равно раскушу.

— Почему это? — полюбопытствовал я.

— Да по кочану, — рассердился дед. — Ну неужели ты до сих пор не понял?

— А что я должен понять? То, что дядька Аггей ловит рыбу и любезничает с нечистью? Ну и что?

— А то, что я колдун тутошний. А иначе на кой ляхам меня выслеживать? Они же думают, что клад я тут прячу. В открытую-то боятся подойти… Было дело, решили они как-то на лодчонке переправиться, чтобы из меня золотишко вытрясти…

— Вы бы мне сказали, откуда тут ляхи берутся? Смутное время четыреста лет назад кончилось, — поинтересовался я и сразу же пожалел о вопросе.

Дед сгорбился. Желваки заходили ходуном. Показалось, что он сейчас полезет драться. На всякий случай я отодвинулся.