Александр Тюрин - Зона Посещения. Луч из тьмы

Ронни Фитцджеральд по-прежнему доставлял ему биообъекты. Черную девушку или юношу, откуда-нибудь из разоренной корпоративными войнами части Африки. Сэр Роджер поглощал их целиком, до последней молекулы, минут за двадцать, вместе с их мыслями и чувствами, и даже ощущал сладкий «остаток» – наверное, это была душа.

Но так же он поступил и с навестившей его кузиной, баронессой Эдати, которая когда-то строила на него матримониальные планы. Не удержался, когда понял, что хочет познать ее полностью. А потом стер со всех информационных носителей, удалил из всех событийных регистраторов сведения о том, где она находилась предыдущие 24 часа и куда собиралась направиться. Баронесса Эдати стала частичкой сэра Роджера Дюмона, каковыми в обычном земном организме являются митохондрии и плазмиды.

Все лучшее – городу

В центре Гастингс-сквер стоял фонтан. Лучшие его времена остались, увы, позади. Пару десятилетий эта площадь прослужила новым центром города взамен Ройял-стрит, которую поглотила Зона. Тогда вокруг площади, как грибы после грозы, повырастали модерновой архитектуры здания, напоминающие елочные игрушки из фольги: офисы банков, страховых компаний, туристических фирм, издательств, газет и даже штаб-квартира компании «Mineral Fields», контрольный пакет акций которой принадлежал небезызвестному Роджеру Дюмону. Потеряв рудник в Зоне, компания с лихвой заменила его разрезами в центральной Африке, где можно не платить налоги и социальные отчисления, а зарплаты должно хватить только на трусы и миску бобов. Однако за последние пять-семь лет конторы и офисы рассосались и на Гастингс-сквер.

Вместе с лопнувшими надеждами на приток состоятельных клиентов лопнули турфирмы и страховые организации, газеты двинули кони – не спас даже эксперимент со съедобной газетной бумагой, слиняли издательства – симспейс и виртуальное пространство потрепали книгопроизводство и в более благополучных местах, чем Хармонт. Оценив рост безвозвратных «токсичных» кредитов, полетели на запад и восток банки. Штаб-квартира «Mineral Fields» нашла себе местечко поуютнее. И это, конечно, был не Вашингтон, где второй год рвались пластиты, заложенные «черными пантерами», не Париж, парализованный интифадой, не безнадежно зараженный Токио, не, упаси боже, руины Детройта или Нью-Орлеана, не Берлин, город факельных шествий, а хитроумный, плывущий по волнам Нью-Амстердам, где нет никаких чрезвычайных местных налогов на нужды города, потому что тамошние неимущие давно улетели через эвтаназионные центры на небеса.

Когда по Гастингс-сквер перестали ходить приличные господа, мэрия выключила мраморный с лазерной подсветкой фонтан, в который не столь давно вбухала такую кучу денег. Мрамор вроде даже настоящим был, каррарским.

Теперь днем около экс-фонтана работает благотворительность, дамы нелегкой судьбы радостно раздают прожорливым нуждающимся просроченные продукты, которым не нашлось места в желудках жителей других городов и которые накладно тащить в Африку. Некоторые ублаготворенные нуждающиеся облегчаются сразу же в фонтан.

Здесь кантуются те, кто выглядит нежелательным даже на блошином рынке Мэй-корт. Кое-кто торгует нейроинтерфейсами под нестандартные разъемы, то бишь глюкерами, кто-то – диффузным наркодом, принимаемым перорально и через несколько минут налипающим на синапсы. Многие – липкими трансодермами на монотерпенах, чьи молекулы легко проникают через кожу вместе с наркотической дурью, притом лихо сносят по дороге межклеточный жировой слой. Почти весь этот товар опасен даже по способу хранения – в больших раскрытых пропыленных пакетах – и активно способствует уменьшению населения города. Зато прямо здесь можно закинуться, полиция на Гастингс-сквер – редкий гость.

А вечером место вымирает. Так что, само собой, обходят его и наркодилеры, и простые проститутки, и квиры. Особенно после того, как, по слухам, из фонтана что-то выползло, изнасиловало и сожрало интерсексуала, который(ая) и позвать то на помощь не мог(ла), потому что не знал(а) как кричать, только ли на своем языке, румынском (латышском). А может оттого, что долго решал(а) мужским или женским голосом ему(ей) вопить.

Те немногие личности, которые могли появиться на Гастингс-сквер вечером, были абсолютно бесстрашными собирателями, бутылочными героями, неудержимыми воинами помоек и свалок, что искали здесь пустую тару, оставшуюся от дневных посиделок. Они подбирали и упаковки с продуктами, от которых отказались дневные попрошайки…

Один гаитянский выходец, которого по иронии судьбы звали так же, как и миллиардера – Дюмон (наверняка предком гаитянца владел предок миллиардера), – сделал удачный гешефт, не встречая опасных конкурентов. Он собрал десять дорогих пластиковых бутылок из-под колы – тех, что радостно пищат, когда скручиваешь крышку, да еще невидимая рука рынка подарила ему лишь слегка позеленевшую упаковку с нежным мясом трансгенных жуков, лишенных хитина.

Он обернулся на шум, когда уже уходил от фонтана вверх по Хайтс-роуд. Сначала в больших густых тенях, отбрасываемых экс-банками, ему показалось, что фонтан заработал. Опа и ура – у мэрии все же нашлись бабки, но почему вечером? Почему предварительно не очистили фонтан от всякого говна, который в него ударно сваливали последние семь лет? Чтобы удостовериться в радостном событии, Дюмон сделал несколько шагов в обратном направлении, но уже минуту спустя с протяжным воплем удирал на своих тощих подагрических ногах (макаронинах, как шутили друзья) по Хайтс-роуд.

Из фонтана била, брызгала, лезла быстро густеющая живая плоть.

В этом убедился и полицейский патруль, который остановил второго Дюмона на Хайтс-роуд. Копы не стали сажать «вонючку» в кабину, просто надели ему наручники, заодно приковав к облупленному фонарному столбу, а сами поехали навестить фонтан, чтобы проверить, насчет чего там орет черномазик на ножках-макарошках.

Полицейские сразу заметили волну, точнее, какое-то волнообразное изменение прозрачности воздуха. А что там поступает из фонтана, этого они понять не могли, даже пялясь почти в упор. Хотя могли бы, если б не дрейфили, не потели и не пучили глаза от страха.

То, что появлялось из фонтана, было живым – по теплу, по запаху, пряно-сладковатому, по движениям, быстрым и криволинейным. И оно действовало с какой-то целью.

Да и цель, в общем, была понятна. Это живое вещество мгновенно разлагало все, что сделал человек: асфальт, бетон, металл, стены из кирпича и шлакоблоков; оно проникало в почву, превращая ее комки в ровные гранулы, оно даже уходило в подстилающие горные породы. Оно меняло сам воздух, в котором возникало что-то напоминающее трехмерную мозаику. В мир входила совсем другая реальность.