Павел Буркин - Краденая победа

Фанцетти склонился над упавшим Пратапом. Неторопливо перезарядил пистоль, нацелил его Пратапу в лоб и спустил курок. Грохот выстрела муж Амриты увидеть уже не успел. Тем более — вопль Амриты.

— Сторожите рани получше, она — наша жизнь, — распорядился магистр. Соизволил взглянуть на Амриту, неспособную даже встать — простреленная нога болела невыносимо, вдобавок, сбилась на щиколотку повязка и вновь обильно пошла кровь. — А с этой девкой что хотите, то и делайте. Но только когда все кончится. Пока свяжите и куда-нибудь оттащите.

— Что делать дальше? — спросил Арлет.

— Известим Бахадура, лейтенант, и пошлем гонца к Валладжаху. Должен же он узнать, что жена у нас в плену.

Под сапогами, копытами и колесами стелилась древняя, как сама эта страна, и столь же неопрятная дорога. Собственно, и не дорога это по меркам цивилизованной Конфедерации, и даже покрытого лесами Ствангара. Так, широченная тропа, избитая в мельчайшую пыль. Как способны терпеть эту едкую пыль местные, остается загадкой, но пылит колонна неимоверно. Особенно весело замыкающим — эти вообще, наверное, не видят небесной синевы. Передовым вроде бы попроще, но если кто решит напасть — хотя бы одиночка-смертник, жаждущий привалить хоть одного темесца — первая пуля достанется авангарду. Потому лучше всего посередине — именно там едут повозки полевого лазарета, пушки, обоз, без которого в чужой стране полк долго не проживет. Здесь гарцует на дорогущем коне из Закатных степей командование — подполковник Леонардо Меттуро и начальник штаба Энрике Больяри. Хотя жара и не располагает — на голове у командира полка массивная каска, а на груди литая кираса — из тех, что удержат даже пулю, если не в упор и не под прямым углом. И мощное кремневое ружье на плече не для красоты. Подполковник впервые в жизни получил под командование полк, да не просто полк, а отборный Двадцать пятый Темесский пехотный, да еще усиленный осадной артиллерией и двумя эскадронами конницы для предотвращения внезапных нападений. Сейчас эскадроны патрулировали окрестности в боевом охранении, они наверняка не задыхаются от пыли. Зато, если что, первым пустят кровь им. А пушки едут не просто посередке, а так, чтобы их дальнобойности хватило с места прикрыть всю колонну, поддержав любую часть войск. Подполковник очень хотел не ударить в грязь лицом, а что может быть обиднее, чем выбыть из боя по ранению и уступить славу победы другим? Вот и приходиться париться в каске и кирасе, хотя за все время пути от Маюрама их ни разу даже не обстреляли…

— Позовите местного! — распорядился подполковник. Хотя полком он командовал всего неделю, но до того над головой Меттуро не раз свистели пули. Чего стоит одна бойня под Мератхом и вторая, победоносная осада того же порта… — Пора бы появиться этой чертовой Кангре!

Кангра — крошечная, мало кому известная крепостца на скале — с недавних пор стала известна всему Аркоту и даже за океаном. Именно она, еще недавно находившаяся в глубине Джайсалмерского государства, после мирного договора стала пограничным форпостом последнего независимого царства в Аркоте. Царства… Помимо воли под жесткой щеткой черных с проседью усов блеснула такая же жесткая усмешка. Побежденному радже Валладжаху оставили лишь сам Джайсалмер и небольшой кусок территории вокруг столицы. Граница нигде не проходит дальше, чем в тридцати пяти милях от стен города. Но здесь, в Кангре, переданная Темесе территория ближе всего подходит к Джайсалмеру. Восемнадцать миль по широкому тракту — и перед глазами встанут стены столицы. Часов семь-восемь пути — и полк войдет в город: когда во дворце такие события, войскам не до охраны внешних стен.

Приказ командования прост и ясен: войти в город и потребовать от Валладжаха отречься от престола в пользу дяди Бахадура, сторонника темесцев и верного сына Церкви Единого-и-Единственного. Тогда магистр Фанцетти станет духовным владыкой Джайсалмера. Ну, а подполковник (тогда, впрочем, уже наверняка полковник, а то и бригадный генерал) Меттуро станет военным министром и заодно командующим оккупационными войсками. «Клянусь святым Сиагрием и святым Валиандом, славные будут перестановочки в их правительстве!» — подумал он.

Тем временем, под конвоем двух рослых пикинеров, привели «местного». Тощий — и в чем душа держится? — черный от грязи и загара, один из заполонивших дороги «святых нищих». На лбу — выведенный сандаловой пастой странный знак (местные считают его трезубцем одного из своих богов, но больше он напоминает свечной канделябр в покоях дивизионного генерала, тавалленца Бэйнса), а всю одежду составляет черная от грязи набедренная повязка да деревянные четки на шее. «Могли бы найти кого почище!» — морщится подполковник, но кому, как не бродячему аскету, знать все дороги?

— Ты! — обратился к нищему командир полка. — Далеко Кангра?

Немолодой сержант-переводчик повторил слова подполковника на джайсалмери. Проводник испуганно вздрогнул. «Боишься — и правильно, — отметил подполковник. — С нами шутки плохи. Только попробуй обмануть, сволочь вшивая, только попробуй!»

— За перевалом, саиб, за перевалом, — прошамкал старик. — Но перевал вам еще надо пройти.

— Что значит — пройти?

— Дальше земля Джайсалмера.

— Его стерегут?

— Все может быть, сардар…

— Дело говори! Что тебе известно?

Подполковник порылся в кармане и извлек пухлый кошель. Его приготовили специально на такой случай. Кому-то серьезному и подношения нужны серьезные, а чтобы подогреть трудолюбие простолюдинов, хватит и кошелька с серебром.

— Деньги мне ни к чему, — покрутил головой бродяга. — И не знаю я ничего такого, что было бы интересно воинам — ни сколько в Кангре народу, ни сколько пушек. Но я видел, как в город въезжал полковник и рават Салумбара Удай.

— Это правда?

Загорелое лицо подполковника скривилось в странной гримасе. Подчиненные не удержались, изумленно воззрились на командира, но лицо Меттуро вновь стало каменной маской.

«Так он выжил! А я-то надеялся…» Единственный сын равата, то есть герцога, Салумбара был в отряде раджи Аштритхи, когда изменники закрыли ворота Мератха. Когда все было кончено, головы всех оставшихся с раджой воинов насадили на пики и в таком виде показали осажденным. А сам рават был в отряде адмирала Лала, прорвавшемся из окружения.

С тех пор рават Салумбарский прослыл одним из самых безжалостных джайсалмерских командиров. Он никогда не брал в плен темесцев, а сам раз за разом уходил, казалось бы, от верной смерти, и хотя лично водил свой полк в атаку, его ни разу даже не задели пули. Свои считали равата заговоренным, чужие — колдуном-чернокнижником. Когда Бахадур станет раджой, надо будет потребовать выдать проклятого равата Темесе. Как военного преступника…