Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 2

Я включил камеру, и на плёнку пошла запись того, как разминал он затёкшие руки, как оглаживал сильные плечи, как устраивался поудобнее спиной к стенке палатки. В конце концов так и прилип к ней, поставив руки позади и вытянув вперёд, прямо под объектив, связанные мускулистые и грязные ноги.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Вук, — неохотно ответил он.

— Что означает твоё имя?

— Мохнатый зверь.

— У тебя есть жена, дети?

— Наверно, есть дети. — Он усмехнулся. — Жёны у нас общие. И дети — тоже.

«Групповой брак! — подумал я. — По Моргану — низшая стадия дикости. Может, это ещё и не племя, а стая?»

— Зачем вы шли к купам?

— Они знают. За женщинами.

— Вам не хватает женщин?

— Они умирают раньше мужчин. Вот и не хватает.

— А почему они умирают раньше?

— Не знаем! — Вук усмехнулся. — Боги знают. Колдун говорит: раньше умирает тот, кто достоин смерти.

Последние слова пленника полоснули меня как ножом. Они почти дословно повторили вошедшее в историю изречение одного из российских политиков самого конца двадцатого века. «Что ж, — сказал он публично и спокойно, — погибает тот, кто достоин смерти».

Он имел в виду, правда, не людей, а заводы и фабрики, которые, по его мнению, делали что-то не то или не так. Но за ними стояли люди, которых обрёк он на великую безработицу.

Он был внуком сразу двух прекрасных, безупречных писателей, но в историю вошёл как великий разоритель российской экономики и виновник гибели бесчисленного количества людей. Прежде всего — стариков, у которых отнял необходимые лекарства, достойную пенсию и возможность заработать на жизнь. Миллионы детей он сделал беспризорниками, тысячи жуликов — миллионерами.

Так вот, оказывается, кто товарищ тому давнему политику по уровню мышления — колдун бывших людоедов!

Позже, в двадцать первом веке, эти зловещие слова потомка двух писателей периодически возникали в самом различном исполнении на его роскошном кладбищенском надгробии. Единственный в российской истории случай долгого народного злопамятства…

…— Почему вы живёте в пещерах? — спросил я Вука. — А не в хижинах, как купы?

— В наших пещерах тепло, — ответил пленник. — А в хижинах у нас замёрзнешь.

Лицо его становилось напряжённым. Что-то он там, похоже, нащупывал за спиной. Но что там, у голой стены, нащупаешь? Может, какое-то насекомое его кусало?

Он заметил мои интерес не к словам, а к движениям, сейчас же вынул одну руку из-за спины, протянул к стаканчику и очень грамотно, неторопливо, отпил из него воды. Будто всю жизнь пил из стаканов.

И долго потом держал стаканчик в руке, отхлёбывая по глоточку. Явно получал удовольствие. Я и не заметил, как поставил он пустой стакан на место и убрал руку за спину.

— Скажи, Вук, — продолжал я, — хуров больше, чем купов, или меньше?

— Мы не хуры, — мрачно возразил он. — Это купы называют нас «хуры» — «нелюди». А мы называем себя урумту — люди пещер. Когда-то мы были урумку — люди лесов. И жили в этих местах.

— Сколько вас?

— Много! — гордо ответил он. — Сколько купов, и ещё столько, и ещё больше. В пещерах свободно. Нас будет ещё больше. Мы тут сильнее всех.

— Почему вы ушли из лесов в пещеры?

— Нас прогнали. — Вук опустил голову.

— Кто?

— Злые боги.

— У них есть имена?

— Нур-Нур главный. Он бросался огнями с неба. Его слушались громы и молнии. Он был страшен и не знал жалости.

«Прямо Зевс-громовержец, — подумал я. — Так вот отчего они кричали «Нур-Нур!»… Только почему всё в прошедшем времени?»

— Где он живёт? — спросил я.

Пренебрежительная усмешка пробежала по лицу Вука. Немного, в его мнении, стоил человек, не знавший Нур-Нура. Однако пленник решил снизойти до ответа:

— Когда-то он жил за рекой купов. Где сейчас айкупы. Потом ушёл на небо.

— За что он прогнал вас?

Вук помрачнел, опустил взгляд, задумался. Похоже, не хотел отвечать.

— Отвечай! — потребовал я. — Хочешь жить — отвечай!

Он поднял на меня маленькие глубоко посаженные тёмные глазки. Ничего, кроме лютой ненависти, не увидел я в них.

— Это давно было, — тихо, как бы выдавливая из себя слова, произнёс он. — Столько разливов прошло — сосчитать невозможно. Но урумту всё помнят. Получилось, как сказал Нур-Нур… Он пришёл в наше племя после неудачной охоты. У нас не было тогда луков и стрел. Много было неудачных охот. Голодное племя ело двух своих стариков.

Вук слегка подвигался, поудобнее упёрся руками в основание палатки. Искоса я взглянул на Лу-у. Она напряжённо, зло смотрела на пленного. Остренький подбородок её выдался вперёд. Надбровные дуги чуть опустились. Маленькая тёмная рука её лежала на тюке с подарками как раз возле тёмно-зелёного куска слюдита.

— …Нур-Нур разозлился, — продолжал пленник. — Когда Нур-Нур злился, из ног у него вырастали огненные деревья. Он обрушил на урумту все громы и молнии, бросил на хижины все огни неба. Урумту бежали от своих хижин в холод. Нур-Нур гнал их ночью и днём. Он прогнал наше племя за большие озёра и сказал: «Живите здесь, в пещерах. У вас не будет стариков. Вы не будете есть людей. Вернётесь в тёплые леса — убью всех!»

Вук остановился, глубоко вздохнул, поглядел прямо в зрачок тихо щебечущей съёмочной камеры, потом перевёл взгляд на опустевший стаканчик возле себя. Подумалось, что хорошо бы снова наполнить его. Но не сейчас, когда у пленника развязаны руки. Попозже.

— Продолжай! — снова потребовал я. — Что было потом?

— Всё как сказал Нур-Нур, — спокойно повторил Вук. — В пещерах текла горячая вода, и было тепло. Люди стали там жить. Старики умерли. Больше стариков не стало. Урумту не едят людей и умирают молодыми. Женщины умирают раньше мужчин. Забираем женщин в других…

Он не договорил. Чем-то тяжёлым метнула в меня его рука, и я едва успел отклонить голову. Продолговатый предмет просвистел возле виска. Сзади раздался глухой удар в стенку палатки, затем металлический звон, металл ударил по металлу.

Вук тем временем мгновенно передвинул свой зад и снова опёрся руками в основание стенки. Глазки его метались из стороны в сторону.

И тут же в лоб ему врезался кусок слюдита, упал к его ногам, а на лбу отчётливо проступила и стала наливаться, набухать капелька крови.

Это Лу-у вступилась за меня.

Первая мысль была: «Кровь! Быстрей надо взять анализ. Пока кровь не запеклась!»

Вторая мысль была: «Что же он метнул? Дюралевый колышек от палатки? Здесь забивали их Тор и Сар. Значит, не вогнали по шляпку?»

Третья мысль была: «Сейчас он выдёргивает второй колышек. Вдруг не увернусь? ЭМЗ не включён… И анализ крови при его развязанных руках не взять…»

Левая моя ладонь ещё держала щебечущую съёмочную камеру.

А правая уже нащупала за поясом гладкий уголок слипа. Мысли и действия отмерялись, наверное, даже не секундами, а их долями.