Сергей Шангин - Без царя в голове

Да, и кто такой Селим-бей? Этот-то откуда всплыл ни с того ни с сего? Пойди, найди ответы на все вопросы. И сам же на себя указ подпиши о собственной смертной казни. Нет ответа, а делать что-то нужно, да спешно делать, не откладывая надолго. Вдруг сон закончится?

Мысли в голове Ивана бегали, как мышки в лабиринте — быстро, в разные стороны и совершенно без толка. Не привык он большими проблемами озабочиваться, все за него начальство решало. Единственной его заботой вот уже многие годы было поддержание боевой формы и мужской силы, чтобы варги боялись, а девки любили.

От такой неразберихи в мыслях захотелось Ивану выпить чего-нибудь крепкого. Забегал он глазами по кабинету, соображая, где тут хмельное прячут, да найти не успел — переговорник вновь ожил.

— Разрешите, Ваше Величество, по секретному делу лично явиться? — еле слышно прошептал дворецкий в микрофон.

Вот это уже интереснее, это не диспуты с графьями устраивать. Секреты Иван любил больше выпивки, секретность блеск глазам придает и телу ловкость и силу. Потому от слов дворецкого настроение его мигом переменилось. К черту Каховского с его брехней, авось выкрутимся, авось само собой все решится.

— Секретному, говоришь? Ну-у-у, являйся, коли по секретному делу, — поторопил Иван.

В секретных делах Иван собаку съел. Бывалоча решается, кому секретное дело поручить, в тайне от начальства за бутылкой смотаться, все сразу на Ивана стрелки переводят — в этом деле Ивану равных нет. Мышкой прошмыгнет, ни одна половица не скрипнет, ни одна девка не пикнет.

Пока Иван гордился своей исключительностью, в кабинет пробрался дворецкий, выглянул из кабинета в приемную, затем осторожно прикрыл дверь и аккуратно запер ее на ключ.

Еще больше заинтересовался Иван, но виду не подал. Интересно же, зачем в собственном дворце царю запираться, от кого прятаться? Шпионы, лазутчики? Сейчас разведку напряжем, войска поднимем, кавалерия в бой, шашки наголо!

Что такое «кавалерия» и «шашки» Иван не знал, но по характерному выражению «наголо» догадывался о весьма характерном для мужчин инструменте. А раз так, то и дело по всему выходило мужику приятное. Иван собрался, подтянулся, приготовившись скомандовать боевую тревогу.

— Ваше Величество, Селим-бей велит вам к нему прибыть. Не медля, — осторожно, извиняющимся тоном, сообщил дворецкий.

— Чего? Какой селим, кого бей? — опешил Иван.

Помяни черта, он и поспешит явиться. Вот только какая может быть связь между этим загадочным Селим-беем и царем, а? Ответа Иван не получил, царь затих глубоко в подсознании, не желая отвечать на прямо поставленный неприятный вопрос.

— Селим… бей, — со странным вопросом в глазах пояснил дворецкий.

Видать опять нечто привычное для царя и его дворецкого событие, которое Ивану в новинку, а царь в облаках витает, думы тяжкие думает после дебатов с графом.

— Ну, Селим-бей? И чего ему надо? — тянул время Иван, тормоша углубившегося в размышления царя.

— Велит вам к нему идти спешно, — чуть запнувшись, повторил дворецкий.

— Михалыч, ты в своем уме? — взвился Иван, не отошедший еще от разговора с графом Меньшиковым. — Как это кто-то может МНЕ что-то велеть? Я царь или где?

— Царь, Ваше Величество, как есть царь, так ведь то Селим-бей! — Михалыч ткнул пальцем куда-то вверх, подчеркивая немыслимую высоту неизвестного Селим-бея.

— Иван не лезь в бутылку, — спохватился царь в сознании Ивана, — ты тут покуролесишь и смоешься, а мне в этом теле потом перед Селимом отдуваться. Сказано зовет, значит, руки в ноги и бегом марш!

— Это чего ради? — уперся Иван. — Это же нарушение субординации в чистом виде, пять суток гауптвахты, без выпивки и девочек!

— Дурак ты, Ванька, как есть дурак! Я ж тебе по-человечьи, по-доброму говорю — геть к Селиму, ирод!

— Не пойду, ему надо, пусть сам и топает! — рявкнул Иван вслух.

— Как же батюшка? Это же Селим… вы же сами приказали, как что, так сразу звать… — в голосе Михалыча звучали нотки искреннего непонимания.

— Передай, что не пойду я к нему, пусть сам на прием запишется, а я подумаю, принимать или нет. У меня дел по горло, не до Селимов мне! — уперся Иван, уязвленный тем, что все, кому не лень, стараются царя низвести до уровня простого посыльного.

— Ваня-я-я-я, пожалей ирод, не губи, окаянный! — взмолился царь. — Селим он же о-го-го, он пальцем двинет и у тебя, то есть у меня, прости господи, башка с плеч долой! Тебе трудно, да? Тут идти-то всего ничего, Михалыч проводит, покажет, за дверью подождет. Сбегаешь?

— Давай так, Михалыч — ты к нему сам сбегай, объясни, что у царя с животом нелады. Не может царь сейчас явиться, никак не может, придет мол, но попозжа, как с недугом справится.

— Никак нельзя, Ваше Величество, как же я без вас к нему пойду? Он же меня сперва на кол посадит, а потом спросит, почему я без вас пришел.

— Нагнал жути, прямо зверюгу какого-то нарисовал. Михалыч, ты прям с лица спал, смотри в обморок не упади, — морщась от досады, ворчал Иван. — Да не трясись ты так, дай поразмыслить!

Иван призадумался, почесал в затылке, куда не кинь всюду клин. Жил себе не тужил, кому надо морду бил, никого не боялся, сам повсюду ходил. А сейчас? То ли царь-самодержец, то ли мальчик на побегушках — всяк тобой понукает, всяк над тобой изгаляется. С другой стороны, что он простой пилот о царской жизни знать может? Не о той, что на парадах, да празднествах, а другой, спрятанной от чужих глаз прочными дворцовыми стенами.

Видать не все то мед, что в улье водится. Есть своя ложка дегтя во всякой сладости. Ладно, не убудет от него, если прогуляется. К тому же недалеко, как царь уверяет, да и дворецкого грех подводить под монастырь, вона как перепужался, того и гляди карачун хватит.

— Твоя взяла, Михалыч! Дел особых нет, отчего не сходить в гости к соседу. Но ты меня знаешь, Михалыч, в гневе я крут! Веди, Сусанин!

— Романовы мы, Ваше Величество! — робко пробормотал Михалыч.

— Чего?

— Ничего-с, как скажете. Сюда пожалуйте! — Михалыч попятился к стене, откинул большой персидский ковер, что-то нажал в стене и открыл дверцу, заметить которую без специального досмотра было бы совершенно невозможно.

— Лифт? Так он во дворце? — удивился Иван. — Вызвать гвардейцев и покрошить в капусту басурмана! — удивился несообразительности царя Иван, не спеша при этом войти в кабину лифта.

— Никак нет, Ваше Величество, откуда же ему во дворце быть? — в голосе Михалыча звучало удивление.

И удивление то связано с непонятной забывчивостью царя. По всему выходило, что подобные вызовы царь получал достаточно часто и был к ним привычен. И лифт ему известен и Селим, чтоб он сдох, большой новостью не является. Так то царю, а Ивану все в новинку. Может быть, тот визит дело простое и времени много не отнимет, но в животе у Ивана бурчало от неприятного предчувствия. А брюху своему Иван привык доверять.