Эльрида Морозова - Оборотная сторона Луны

– У всех разные сроки, – ответила Тесс. – И я не слишком вдавалась в подробности. Но, кажется, многие проводят здесь по несколько лет своей жизни. Так вот, этот проект…

Она рассказывала что-то об этом проекте, но я не слушала. Раньше я не задавалась вопросом, сколько здесь находятся каторжники. Я приехала сюда на один год. И я могла бы продлить контракт еще на год, если в конце срока работодатель предложит мне это. Но это было огромный промежуток времени. Выдержать его было очень сложно. А сколько тут сидят каторжники? Тюрьма сама по себе является ограничением в пространстве. А тут еще закрытый лунный корпус. За год можно с ума сойти. А за пять лет? По-моему, в этом есть что-то неправильное.

Я твердо решила узнать у Мэриан, сколько здесь находятся каторжники. Ведь наверняка среди них есть свои старожилы и свои новички. Я считала, что именно Мэриан лучше всех ответит мне на этот вопрос.

Когда мы вернулись в корпус, Дэн спросил, не пожалела ли я, что пошла на эту экскурсию.

– Нет. Спасибо, что вытащил меня туда, – сказала я.

– Ты просто трусиха, Эл, – ласково ответил он мне.

– Говорят, что смелый человек – это не тот, который ничего не боится, а который может перебороть свой страх.

– Ну, с учетом этого, ты очень смелый человек. Взять хотя бы то, что согласилась выйти за меня замуж. На это нужно определенное мужество. Если я даже до свадьбы зову тебя на Луну, то представь, что будет после! Юпитер, Сатурн, другая система? И ты полетишь со мной туда?

И хоть на эти далекие планеты люди пока еще не летали, я поддержала его шутку:

– Я буду очень сильно бояться, но я все равно полечу, потому что люблю тебя и хочу быть с тобой.

1 Реголит – смесь тонкой пыли и скалистых обломков, образованных при столкновении метеороидов с лунной поверхностью. Его толщина от долей метра до десятков метров.

У Джилиан тоже был любимчик из каторжного отделения. Она называла его Мой. Она так и говорила про него:

– Посмотрите, что вытворяет Мой. Он опять дерется. Если бы я могла, я сказала бы, что нельзя связываться с плохими мальчиками и нашлепала бы его по заднице.

Но это было не в ее компетенции. Единственное, что она могла – это обдавать его порцией слезоточивого газа.

Из-за этого каторжника у Мэриан и Джилиан часто возникали споры.

– Смотри, что опять делает Мой, – говорила Мэриан, указывая на экран.

– Он не твой, а мой! – начинала спорить Джилиан.

– Я и говорю: «Мой», а ты не веришь!

Это была их любимая шутка.

Однажды я спросила Джилиан, как давно она знает Моего.

– Во-первых, не твоего, а Моего, – поправила она меня. – А во-вторых, он был здесь еще до моего появления. А я отрабатываю уже второй контракт.

– Джилиан, сколько тут вообще работают каторжники?

– Каждый по-разному.

– А сколько больше всего?

Я с волнением ожидала ответа. Я боялась, что Джилиан загнет слишком большую цифру.

Ее ответ просто поразил меня:

– Тут есть совершенно разные люди. Это вам не просто поселение, где самые смирные каторжники могут работать на тех же правах, что и свободные граждане. Здесь есть многие очень серьезные преступники. И самый большой срок, который они здесь сидят, – это навечно. Да, да, тут есть какой-то процент из тех, кто осужден пожизненно.

– Но ведь это ужасно!

– Ужасно вообще быть за решеткой. Хоть где: на Земле или на Луне. А у них был выбор: гнить в тюрьмах на Земле или сделать что-то полезное здесь. Они выбрали второе. И я рада за них. Хоть будут знать, что их жизни не прошли даром.

– А ты не знаешь, сколько людей на пожизнненом заключении здесь находятся?

– Понятия не имею. И не советую узнавать. Я вижу, у тебя вообще нездоровый интерес к каторжникам. Тебе надо было приехать сюда не как наблюдателю за системами жизнеобеспечения, а как мне или Мэриан – наблюдать за каторжниками.

– Нет уж, спасибо. Хватит с меня того, что я вижу это рядом с собой.

Разговор оставил после себя осадок. Мне казалось, что Америка злоупотребляет каторжными работами. Я понимаю, есть категория людей, которую нужно изолировать от остального общества. Но привозить их на другую планету, чтобы они пожизненно отбывали тут свой срок – это казалось мне кощунственным. Когда-нибудь они захотят увидеть голубое небо, землю, траву, воду, а все это будет недоступным. Когда человека казнят, ему выполняют последнее желание. А тут они начисто лишены этого права. Нет, это казалось мне несправедливым.

И в который раз я решила поговорить об этом с Дэном.

– Дорогая, я начинаю ревновать, когда ты так часто говоришь о каторжниках, – сказал он. – Ты обо мне думаешь меньше, чем о них.

– Их четыре тысячи человек в восьми отделениях. А ты один, – попробовала я отшутиться.

– Но я ведь тебе дороже, чем любой из этих четырех тысяч.

– Конечно.

– Тогда перестань о них думать. Если бы ты была конгрессменом или депутатом, ты смогла бы выступить в защиту их прав. Но ты всего лишь наблюдатель.

Он был чертовски прав. Я почувствовала свою никчемность. Я всего лишь наблюдатель. Но почему же тогда конгрессмены и депутаты не видят того, что вижу я?

Через несколько дней я случайно столкнулась в коридоре с Арнольдом Расселом, комендантом корпуса. Я бы не заговорила с ним первая. Но женщины тут были напересчет, и он меня запомнил. К тому же, мы часто общались с ним по местному интернету. Ведь я была связующим звеном между Луной и Землей.

– Как вам в нашем корпусе, мисс Гордон? – спросил он.

– Сказать вам честно или по-доброму? – ответила я вопросом на вопрос.

Арнольд чуть усмехнулся:

– Да, условия здесь тяжелые. Я вас понимаю.

– Меня это не волнует. Мне не нравится то, что наряду с мирными жителями в корпусе есть каторжное отделение. И, как я узнала, некоторые из них здесь пожизненно. Они даже перед смертью не смогут увидеть солнце. Я считаю это несправедливым.

– Никто не загонял их сюда насильно, – ответил Арнольд Рассел. – Они сами изъявили желание поработать на Луне. Без каторжного отделения нам бы пришлось туго. Наш корпус поставляет стране золото. А большую его часть добывают именно каторжники. Без них мы бы не сделали и десятой части этого объема работы.

– Однако мы получаем большие деньги, если подписываем контракт на Луну. А они? Особенно те, которые находятся здесь пожизненно? Они не получат ни гроша. Разве что бесплатное питание и проживание в закрытом корпусе.

– Зато они осознают, какую роль в развитии страны они играют.

– Да. «Оставьте след в истории, наступив за край дорожки», – процитировала я слова Тесс. – Эти преступники не осознают, какую роль играют. Нет у них и гордости за страну. Они американский закон не уважают, раз стали преступниками. А вы думаете, что они будут гордиться, что Америка добывает на Луне много золота?