Джордж Мартин - Игра престолов. Битва королей

Когда рассвет пришел, они сжевали по мороженой полоске конины, снова оседлали коней и накинули на себя черные плащи. Куорен, пока караулил, сделал с полдюжины факелов, пропитав пучки сырого мха маслом, которое возил в седельной сумке. Теперь он зажег один из них и первым двинулся во тьму, держа бледное пламя перед собой. Джон с лошадьми тронулся за ним. Каменная тропа вилась то вниз, то вверх, а потом круто пошла под уклон. Временами она становилась такой узкой, что трудно было убедить лошадей в возможности прохода по ней. «Теперь-то мы от них оторвемся, – думал Джон. – Сквозь камень даже орлы не видят. Мы оторвемся, и поедем обратно к Кулаку, и расскажем Старому Медведю все, что знаем».

Но когда они, несколько долгих часов спустя, вышли на дневной свет, орел уже ждал их, сидя на сухом дереве в сотне футов над ними. Призрак помчался к нему по камням, но орел захлопал крыльями и взлетел.

Куорен сжал губы, следя за его полетом.

– Для привала это место не хуже всякого другого. Устье пещеры защищает нас сверху, да и сзади к нам нельзя подобраться, не пройдя через гору. Остер ли твой меч, Джон Сноу?

– Да.

– Давай-ка покормим лошадей. Они хорошо послужили нам, бедолаги.

Джон скормил своему коньку последний овес и погладил его густую гриву. Призрак беспокойно рыскал среди камней. Сняв перчатку, Джон размял обожженные пальцы. «Я – щит, который защищает царство человека».

В горах отозвался охотничий рог, и послышался лай гончих.

– Скоро они будут здесь, – сказал Куорен. – Держи своего волка при себе.

– Призрак, ко мне, – позвал Джон. Волк неохотно повиновался, держа на отлете напряженный хвост.

Одичалые показались из-за хребта в какой-нибудь полумиле от них. Собаки бежали впереди – свирепые серо-бурые звери с немалой долей волчьей крови. Призрак оскалил зубы и ощетинился.

– Тихо, – шепнул ему Джон. – Сидеть. – Вверху зашумели крылья.

Орел сел на выступ скалы и торжествующе закричал.

Охотники приближались с опаской – возможно, боялись стрел. Джон насчитал четырнадцать человек и восемь собак. На больших круглых плетеных щитах, обтянутых кожей, были намалеваны черепа. Половина лиц пряталась за корявыми шлемами из дерева и вареной кожи. Лучники на флангах держали стрелы на маленьких роговых луках, но не стреляли. Другие несли копья и дубины. У одного был зазубренный каменный топор. Части доспехов, надетые на них, были сняты с убитых разведчиков или взяты в набегах. Одичалые не добывали и не плавили руду, и кузнецов к северу от Стены было мало, а кузниц и того меньше.

Куорен вытащил свой длинный меч. О том, как он научился драться левой рукой, потеряв половину пальцев на правой, ходили легенды – говорили, будто теперь он владеет мечом лучше, чем прежде. Джон, стоя с ним плечом к плечу, достал Длинный Коготь. Пот, несмотря на холод, стекал на лоб и ел глаза.

В десяти ярдах ниже пещеры охотники остановились. Их вожак стал подниматься вверх один, верхом на животном, больше похожем на козу, чем на лошадь, – так ловко оно взбиралось по неровному склону. Когда скакун и всадник приблизились, Джон услышал лязг: на них обоих были доспехи из костей. Коровьих, овечьих, козьих, лосиных. Присутствовали громадные кости мамонтов… и человеческие тоже.

– Здравствуй, Гремучая Рубашка, – с ледяной учтивостью приветствовал одичалого Куорен.

– Для ворон я Костяной Лорд. – Шлем всадника был сделан из проломленного черепа великана, на кафтане из вареной кожи висели медвежьи когти.

– Никакого лорда я не вижу, – фыркнул Куорен. – Только пса, увешанного куриными костями, которые дребезжат во время езды.

Одичалый злобно зашипел, а его конь стал на дыбы. Он и правда дребезжал – кости были связаны друг с другом неплотно.

– Скоро я буду греметь твоими костями, Полурукий. Я выварю твое мясо и сделаю себе панцирь из твоих ребер. Я буду гадать на твоих зубах и хлебать овсянку из твоего черепа.

– Если тебе нужны мои кости, иди и возьми их.

Но этого Гремучей Рубашке делать явно не хотелось. Его численный перевес мало что значил среди скал, где заняли позицию черные братья: к пещере одичалые могли подниматься только по двое. К вожаку подъехала одна из воительниц, называемых копьеносицами.

– Нас четырнадцать против вас двоих, вороны, и восемь собак против вашего волка, – крикнула она. – Драться вы будете или побежите – все равно вам конец.

– Покажи им, – велел Гремучая Рубашка.

Женщина полезла в окровавленный мешок и достала свой трофей. Эббен был лыс, как яйцо, поэтому она подняла его голову за ухо, сказав:

– Он умер достойно.

– Однако умер – как и с вами будет, – добавил Гремучая Рубашка. Он поднял над головой свой топор. Обоюдоострое лезвие из хорошей стали отливало зловещим блеском: Эббен всегда заботился о своем оружии. Одичалые взбирались в гору, подзадоривая противников. Некоторые из них избрали своей мишенью Джона.

– Это твой волк, мальчуган? – спрашивал тощий парень, вооруженный каменным цепом. – Он пойдет мне на плащ еще до захода солнца.

Одна из копьеносиц, распахнув потрепанные меха, показала Джону тяжелую белую грудь.

– Не хочешь ли пососать, малыш? – Все это сопровождалось собачьим лаем.

– Они нарочно дразнят нас, чтобы вывести из себя. – Куорен пристально посмотрел на Джона. – Помни, что я тебе приказывал.

– Придется, видно, вспугнуть ворон, – проревел Гремучая Рубашка, перекрывая других. – Посшибать с них перья!

– Нет! – крикнул Джон, опередив изготовившихся к выстрелу лучников. – Мы сдаемся!

– Мне говорили, что в бастардах течет трусливая кровь, – холодно проронил Куорен. – Теперь я вижу, что это и в самом деле так. Беги, трус, беги к своим новым хозяевам.

Джон, залившись краской, спустился к Гремучей Рубашке. Тот, глядя на него сквозь отверстия своего шлема, сказал:

– Вольному народу трусы ни к чему.

– Он не трус. – Один из лучников снял овчинный шлем и тряхнул косматой рыжей головой. – Это Бастард Винтерфеллский, который меня пощадил. Оставь ему жизнь.

Джон узнал Игритт и не нашел слов.

– Он умрет, – настаивал Костяной Лорд. – Черная ворона – хитрая птица. Я не верю ему.

Орел наверху захлопал крыльями и взвился в воздух с яростным криком.

– Он ненавидит тебя, Джон Сноу, – сказала Игритт, – и не зря. Он был человеком до того, как ты его убил.

– Я не знал, – искренне ответил Джон, пытаясь вспомнить лицо одичалого, которого убил на перевале. – Ты говорила, что Манс примет меня.

– Верно, примет.

– Манса здесь нет, – сказал Гремучая Рубашка. – Выпусти ему кишки, Рагвил.

Большая копьеносица прищурилась.

– Если ворона хочет примкнуть к свободному народу, пусть докажет, что не лжет.

– Я сделаю все, что вы скажете. – Эти слова дались Джону нелегко, но он сказал их.