Андрей Расторгуев - Страж Порядка

Уставший Павел неторопливо пробирался между исковерканными «жилищами», равнодушно наблюдая за демонами, преследующими человеческие сущности. Они бегали как угорелые, летали над головами, либо катались на плечах носителей.

«Господи, как же их много! И это далеко не 66,6 процента. Куда мне одному со всеми управиться… Интересно, что сейчас у Шпака происходит? Тоже, небось, наседают…»

Не успел и глазом моргнуть, как увидел себя стоящим в прихожей знакомой квартиры. Из кухни доносился басовитый гогот Василия Семёновича. Раскатистый и беззаботный, будто и не было терзающего душу горя. Может оттого, что ему вторил звонкий заливистый смех Оксаны?

Боясь, что наваждение развеется, Манин двинулся в сторону кухни. Осторожно, с опаской приоткрыл дверь…

– А-а, Павел. Проходи, садись, – приветливая улыбка на лице Шпака смотрелась непривычно. Всегда, как правило, хмурый, он буквально светился от счастья, не замечая, что, вопреки вредному характеру, перешёл на «ты». – Чай с нами будешь? Ксюшка, обслужи гостя.

Оксана засуетилась у плиты.

Павел во все глаза разглядывал её, живую и здоровую, совершенно не похожую на обезображенное мёртвое тело, виденное под злополучной лестницей. Откуда она здесь? Фантом, который создал для себя безутешный отец, или…

Отказываясь верить догадке, ошеломлённый Манин медленно опустился на предусмотрительно придвинутый Шпаком табурет. Девушка водрузила на стол чашку с горячим дымящимся напитком. Села рядом.

– Сахар или варенье? – участливо поинтересовалась она.

Не в силах что-либо произнести, Паша не сводил с Оксаны внимательных глаз. Видя его замешательство, Василий Семёнович весело произнёс:

– Да ты не стесняйся, Паш. Вон, печенье бери. А хочешь, Ксюшка тебе бутерброды сделает.

– Нет, нет, спасибо, – Павел схватился за чашку, второй рукой вытянул из пиалы кусок печенья и принялся жевать, совершенно не чувствуя вкус.

Время от времени он ловил на себе весёлый взгляд Оксаны, когда она отводила глаза от продолжающего непринуждённую болтовню отца.

– Захожу я как-то в казарму и вижу: стоит «на тумбочке» дневальный, молча вылупился на меня и не реагирует никак. Даже не мигает. Приближаюсь вплотную – ноль эмоций. Делаю шаг в сторону и только тут замечаю, что он спит. Представляешь, стоя, с открытыми глазами!

– Как же он не упал? – улыбнулась дочь, наверняка выслушивая эту историю не в первый раз.

– А пойми его как. Не знаем мы всех возможностей нашего организма. В экстремальных условиях человек и не на такое способен. Верно я говорю, Павел?

– Угу, – поддакнул тот с набитым ртом.

Ему ли не знать, какие сюрпризы иногда преподносит телесная оболочка. В армии, помнится, в карауле даже на ходу спал, обходя пост. Это вам не «на тумбочке» стоять, где можно прислониться к стене. Проснулся лишь после того, как угодил в колючую проволоку. Хорошо, что был в постовом тулупе с поднятым воротником, а то бы исцарапался.

– И что, разбудили дневального-то? – проглотив печенье, поинтересовался Паша, чтобы поддержать беседу.

– А как же, – сразу оживился Шпак. – Орать я, правда, не стал, чтобы сердечного приступа с парнем не случилось. Просто негромко произнёс два волшебных слова.

– Это что за слова? – удивилась Оксана. – Разве в армии есть такие?

Мужчины понимающе переглянулись. Эх, женщина. Откуда ей знать армейский уклад, если ни дня не провела в казарме. Два слова, способные поднять даже мёртвого, казалось бы, солдата, звучат над его ухом каждое утро. А иной раз и ночью, намертво впечатываясь в сознание за годы службы.

– Я сказал ему: «Рота, подъём!»

– И он проснулся? – девушка скорчила недоверчивую гримасу.

– Ещё как! Видела бы ты его глаза, когда он смог их сфокусировать и понял, наконец, кто перед ним стоит.

– Надеюсь, папочка, ты не сильно наказал этого солдата. Ты же у меня добрый.

– Конечно, добрый, – засмеялся полковник. – Потому и не стал его расстреливать, а поручил это командиру взвода.

В кухне повисла напряжённая тишина. Глаза дочери медленно поползли на лоб.

– Вполне демократично, – вставил Манин. – У нас в части за такое сначала ноги отрубали, потом руки…

Теперь, не выдержав, заржали оба.

– Да ну вас, мужики, – прыснула девушка, поняв, что над ней потешаются. – Пап, я пойду, погуляю. А вы пока поговорите о своей армии.

Она выпорхнула из кухни, изящно вильнув стройной девичьей фигуркой. Спустя мгновенье, хлопнула входная дверь, по лестнице бойко застучали каблучки.

– Ох, и шустрая, – успокаивая смех, с улыбкой протянул Шпак. Но тут же сник, стал серьёзным, глаза налились тоской. – Мало я внимания ей уделял. Слишком мало…

Он опустил голову и до хруста в пальцах сжал кулаки. Даже во сне понимает, что дочери больше нет – понял Паша. И всё равно ведёт себя с нею так, будто она жива. Нет, это не фантом. Тот бы исчез от такого неверия. А она… Кто? Неужели реальная сущность Оксаны? А почему нет? Вполне может быть. Но тогда…

– Не говорите ей, что она умерла, – вырвалось у Паши.

Василий Семёнович вскинул на него хмурый взгляд.

Свет вдруг померк. Стены кухни потеряли былую яркость, пошли трещинами. Углы затянуло густой паутиной. Даже мебель перестала выделяться, сливаясь с матовой серостью общего фона. Посерело и лицо полковника в тон его невзрачной футболки. В такие места, наверное, и захаживает Мрак. Посидит, разопьёт бутылку-другую, да и останется насовсем.

Манин решился на откровение.

– За вами идёт охота. Ведёт её демон по имени Гидон. В таком состоянии вы для него лёгкая добыча. Сожрёт и не поперхнётся, после чего будет вами вертеть, как захочет. Представляете, каких дел он может наворотить на станции? Держитесь за Ксюху, Василий Семёнович. Она вас, как видите, не бросила. Это ваш единственный шанс в борьбе с демонами. Не сдавайтесь.

– Я никогда не сдавался, – уверенным голосом спокойно произнёс Шпак. – Не собираюсь и теперь. Не поперхнётся, говоришь? Пусть только попробует. Подавится.

– Вот и хорошо. Не возражаете, если я буду вас навещать?

– А зачем? Хочешь взять надо мной шефство? – в голосе Шпака снова послышался металл. «Пускай бурчит, – подумал Манин. – Хоть какие-то эмоции. Всё лучше, чем апатия и пустота в душе». Но колючий взгляд вдруг сломался, потеплел. – Прости старика, Паша. Конечно, заходи. Ксюшка тебе рада будет.

Тот кивнул: «Всё понимаю», – и пошёл к дверям, за которыми неожиданно столкнулся с Оксаной. И откуда она только взялась? Уходила же гулять. Наверное, не переставал о ней думать. Или она думала о нём? Фу, чёрт, совсем запутался. Ага, не запутаешься тут, когда такие глазищи на тебя смотрят. В самую душу заглядывают. Впрочем, это же и так встреча двух душ, не прикрытых телесной оболочкой.