Сергей Ким - Стрелок Черной скалы

Впрочем, кое-как пролезли. Преимущественно с руганью. Я, по крайне мере, помянул и сам торпедный аппарат, и затонувшие субмарины, и немцев в целом довольно нехорошими словами.

Носовой торпедный отсек, как и ожидалось, был полностью затоплен. А лежащие прямо под нами торпеды, которые с левых стеллажей перекатились вправо при посадке субмарины на дно, на позитивный лад ни капельки не настраивали. Сотни килограмм тротила, семьдесят лет пролежавшие в морской воде, изрядно разъевшей корпуса торпед — это, чёрт возьми, атмосферно! Но от этой атмосферы лучше бы держаться подальше.

Закрыли торпедные аппараты изнутри, для чего пришлось изрядно повозиться, проворачивая массивные винты. А после приступили к вскрытию двери в следующий отсек. Насколько я помнил схему этой субмарины, нам нужно было попасть именно туда…

И стоило поторопиться — воздуха в баллонах оставалось не так уж и много. И в случае чего, пришлось бы возвращаться обратно на поверхность, а потом — предпринимать новую попытку проникновения.

Между тем я мысленно вознёс хвалу предусмотрительности Командора — вчетвером открывать заклинившие механизмы было куда сподручнее, чем если бы мы погружались, например, только вдвоём…

После недолгого сопротивления пала дверь в следующий отсек. На конечном этапе дело пошло куда легче, потому как он был не затоплен, и нам помогла рвущаяся в него вода.

Это был жилой отсек офицеров и унтер-офицеров…

Хорошее слово «был». Очень точно характеризует ситуацию вокруг нас.

А повсюду вокруг нас валялись скелеты в полуистлевшей форме, когда-то бывшие людьми

Не думаю, что экипаж лодки погиб сразу. Скорее всего, их либо накрыло глубинной бомбой, либо они напоролись на риф, пропороли себе нос и легли на дно. Либо же немцы пытались укрыться от преследования на глубине… и не рассчитали. Погрузиться смогли, а вот всплыть — уже нет. И наружу выйти — никак. Носовые торпедные аппараты — недоступны, а кормовых — нет в принципе. На старых-то немецких лодках один кормовой был, а на этой серии как назло решили убрать…

Так что умирали немецкие подводники долго. Вероятно, они просто-напросто задохнулись… Кто-то лежал в проходе, кого-то смерть застала лежащим на койке…

Я без особого пиетета отодвинул кости на двухъярусной койке у центрального прохода и принялся стаскивать с ног ласты. Немцу-то этому уже явно всё равно, так что пусть немного подвинется. А то с баллонами за спиной и маской на лице мириться ещё можно, но вот ходить как утка, шлёпая ластами — избавьте…

Когда с переобуванием покончили все, мы двинулись вперёд, освещая себе дорогу мощным светом фонарей.

Скелеты были повсюду. Мёртвый корабль, мёртвый воздух и мертвецы вокруг.

Но я не суеверный, и в посмертные проклятия не верю. Проклятие от умирающего врага — это наоборот, вполне даже приятное напутствие. Потому что проклятия идут в ход, когда больше сказать нечего и надеяться уже просто не на что.

И вообще бояться тех, кто умер до того, как родились даже мои родители — глупо.

Ни цветов, ни свечей. Никто не придёт, никто не помянет. Это корабль мертвецов, о котором забыли все, кроме старухи с косой.

Но мёртвым ничего этого и не нужно — это нужно лишь тем, кто ещё жив.

Мёртвые — мертвы. И уже никто не узнает, о чём они думали, пока ещё были живы… Пока не погас свет и не кончился воздух…

Впрочем, думать об этом бессмысленно. И для меня лично, и для дела, которое я должен сделать.

Вперёд, вперёд, вперёд… Через валяющиеся вокруг кости, мимо скалящихся из темноты пустыми глазницами черепов…

Довольно просторная каюта? Ну, по меркам субмарины — да, каюта. А вот по меркам обычного человека — конура. Страдающим клаустрофобией здесь точно делать нечего, если только они не возжелают смерти. Нет, это явно не капитанская каюта, для неё ещё рановато — это должно быть помещение главного инженера… Это — тоже не то, это — радиорубка… Здесь вообще проход в центральный отсек… Двухъярусные койки — вдоль борта, трёхъярусные — у центрального прохода…

Здесь скелетов было намного больше.

Они вповалку валялись друг на друге, а вокруг было разбросано оружие — пистолеты «вальтер», «люгер» и карабины «маузер». Стреляные гильзы. Выбоины и тёмные потёки на стенах.

Немцы… А у вас тут, оказывается, было весело… Вот вам и ответ, о чём вы думали перед смертью…

Уверен, вы думали о том, что всё, что вы делали раньше — все эти повторяющиеся изо дня в день бессмысленные и ненужные действия, всё это — есть безумие. А затем вы отдались своему безумию раз и до скончания времён. Круто, правда? Свобода от и свобода для. Последние минуты своих никчёмных жизней потратили не на то, чтобы принять смерть достойно человека, а на порыв слабости и отчаянья.

Как же это жалко…

Луч фонаря выхватил из темноты висящий на переборке портрет Гитлера в тяжёлой деревянной раме. Портрет был изрядно испачкан бурыми брызгами.

Очень символично, мать его так.

Ещё какая-то рубка… Ага!

А вот и помещение командира субмарины. На полу — скелет в полуистлевшем офицерском мундире с валяющейся рядом форменной фуражкой, испачканной бурым. На груди — чёрный стальной крест. Не просто выставленный на показ религиозный символ, а высший нацистский орден. В правой руке «люгер», вполне целый на вид. В левой — фотография в простой деревянной рамке. Время и мёртвый воздух погибшей субмарины не пощадили её, но даже спустя семьдесят лет было видно, что на ней трое. Мужчина, женщина и ребёнок.

А вот это уже достойно. Не биться в агонии или безумии, ради тщетной попытки прожить ещё несколько лишних мгновений. В конце концов, смерть — это выбор. Своя смерть — в том числе.

И семья. Кто мы, мать его, такие без своей семьи? Пусть мои деды воевали с такими же немцами, как этот неизвестный капитан, но прошлое уже в прошлом. Ненависть не вечна, война не бесконечна.

Я аккуратно снял с кителя офицера Железный Крест и положил его в левый нагрудный карман. Подобрал «люгер», осмотрел его, вгляделся в неразборчивую надпись готическим шрифтом на золотистой пластине, что была вместо левой щеки, и засунул его за пояс. Немного подумал и разодрал на груди скелета ветхий мундир, сорвал с шеи именной жетон и положил его в другой карман.

Из увиденных мной мертвецов только он один и достоин, чтобы его помнили. Пусть он был врагом, но он был настоящим врагом, а не шакалом. Остальные — шлак и накипь, от забвения которых никто и ничего не потеряет…

Огляделся по сторонам.

На кровати лежал какой-то небольшой футляр, примерно сантиметров тридцать длиной. Взял его, открыл небольшую защёлку, откинул крышку…

Ну, здравствуй, «Регент». Пора бы тебе и выбираться из этой могилы…