Сергей Дорош - Темные звезды

— Точно, мы тоже, — подтвердил Удавчик, вывесивший Око наружу. — Кто будет наша святыня?

— Только не я, — сев, Безуминка отрицательно замахала руками. — Я грешница. И Хайту не берите.

— Как это? — удивилась Лара.

— Ласточка, ты не знаешь, как живут под землей. Хайта очень хорошая, но… гарантом клятвы она быть не может.

— Я! — встала Лисси, воодушевленная надеждой. — Я готова. Я ничем не опорочила свой род и память предков.

В своих ниспадающих покрывалах она походила на девушку, которая уходит в монастырь, будто ей вот-вот обреют волосы и покроют голову черным чепцом. Голос ее, еще дрожащий от волнения, стал звонок, а в глазах за слезным блеском сверкал металл гордости.

Касабури, в этот миг начисто забыв об ее ударе, опустился перед ложем на одно колено и положил пистоль перед собой на пыльный ковер:

— Юница, вы поистине благородны. Дозволите ли мне возлагать руки на ваше тело в знак свидетельства?

— Да, — кивнула Лисси совершенно по-королевски.

— Тогда встанем в круг! — позвал всех Тикен.

— Погодите! — Лисси вскинула руку. — У меня есть важное условие, и вы должны его исполнить.

— Милая, о чем ты? — подступила к ней Безуминка.

— Империи грозит смута, — каким-то детским голосом, но очень по-взрослому начала Лис. — Мы не должны думать только о себе или о том, раскроют нашу тайну или нет. Надо остановить заговор или помешать ему, если это в наших силах. Пусть все обещают сделать это, а если кто-то не может, то пусть не выдает других. Вы согласны?

— Я не из тех, кто меняет господ каждый рассвет, — мрачно ответила Безуминка. — Плоха моя служба или нет, но принц мой покровитель.

— Гром божий, да ты что, к измене нас толкаешь? — тем же тоном сказал Тикен.

— Что они говорят? — шепнула Хайта на ухо Касабури.

— Твоя хозяйка убеждает остальных встать на сторону законных государей.

— А что, это правильно!

— Кое-кто здесь считает, что она не права.

— Люди, послушайте! — настырно встряла Лара. — Лисси, перемени свое условие. Клятва должна быть без всякой, без этой… — Она наморщила лоб, вспоминая газетное слово, — без политики! Давайте просто скажем, чтобы один помогал другому, и никто никому не делал подлостей. У нас в квартале было пять таких союзов у девчат и семь у взрослых баб. Я состою в двух, — призналась она с некой гордостью, — в «Поющих кошках» и в «Складчине».

Касабури задумался. Не будет ли клятва означать, что он обязан помогать изменницам?

«Но я уже дважды нарушил традиции. Можно преступить и в третий раз. Вот как бывает, если тесно свяжешься с мирянами! А юница Лисси прекрасна, хоть и недоступна для меня».

— Да, так было бы лучше, — согласилась Безуминка. — Какие у вас забавные названия союзов… Кто-нибудь предложит имя для нашего?

Они стали переглядываться, и заминка длилась, пока не заговорила Лис:

— Когда мой предок покорил варваров народа майда на западной границе, он отнял их имя и взял его себе. Это были могучие варвары, крепкие как скалы. Давайте зваться Темными Звездами? И сила их имени перейдет к нам.

— Звучит! — одобрил Удавчик. — Теперь давайте к делу.

И они поклялись, положив ладони на плечи Лисены Тор-Майда, не зная, к чему их затея может привести в будущем.

Телеграфист в Бургоне принял депешу, порезал ее на короткие ленточки и аккуратно наклеил на бланк с переплетенными драконами. Такие сообщения следует немедленно доставлять Его Высочеству:

«Личный поезд Его Красного Величества проследовал через границу половин Империи. Ожидается прибытием в западную столицу в 16.30 11-го полевика».

У дверей кабинета Цереса телеграфиста остановил секретарь:

— Придется ждать. Его Высочество заняты.

— Садись, — поманил телеграфиста усталый медиум, осунувшийся после непрерывного вещания под микстурой. Он снял свой обруч и повесил его на резной выступ подлокотника. В электрическом свете тонкое лицо медиума выглядело почти бескровным, а губы казались синеватыми. «Как его звать? — вспоминал связист. — Кажется, Ремень. Здорово вымотался парень. Смотрится лет на двадцать старше, чем есть…»

— Какие новости?

— К нам катит Красный царь. После обеда на вокзале будет встреча с оркестром и цветами. А у тебя что?

— Доклады Купола. Лысый генерал неплохо суетится, почти всю зону у озер прочистил. После его кислоты, по-моему, там вместо травы будут гвозди расти…

— Ха!

— На самом-то деле все хуже, — тихо заметил медиум, доверительно склоняясь к телеграфисту. — За оцеплением уже нашли десяток тварей. Они растут по часам. Шестилапые, восьминогие… Жрут что ни попадя. Одну застали — натягивалась на собаку, как чулок на ногу. Пара успела в землю ввинтиться, остальных сожгли ручными горелками.

— Да, их чем раньше убьешь, тем лучше, пока не разрослись.

— Нет, под солнцем они много не растут, — начал было мудрствовать Ремень, но тут дверь кабинета открылась, и вышел высокий, мощного сложения мужчина в черной одежде, похожей на робу трубочиста. Едва ступив за порог, он надел на голову капюшон-колпак с прорезями, но Ремень с телеграфистом успели разглядеть бледное лицо, серебряные серьги и подчеркнутые бордовой помадой губы. Глаза были скрыты темными очками с кожаной окантовкой, плотно прилегавшей к коже.

Не говоря ни слова, даже не взглянув на сидящих, высокий человек в черном покинул помещение.

— Веселые деньки пришли, — пробормотал Ремень. — Скоро кроты среди бела дня начнут шастать…

— Заходите по очереди, — пригласил секретарь. — Медиум первый.

Отпустив связистов, принц Церес закурил сигару и достал из ларца заветный медальон.

Щелкнула пружина, распахнулась золотая крышка. Серым глазам Цереса предстала овальная эмалевая миниатюра — портрет девочки-шатенки в платье теплого хлебного цвета, с бледно-золотыми кружевами на воротнике и рукавах. Желто-карие глаза ее смотрели весело и чуточку лукаво, а губы, похожие на темный пламень, словно скрывали в себе задорную улыбку.

Рубиновые серьги да разрез глаз, намекавший на восточное происхождение, — вот и все, что говорило о ее принадлежности к другой половине империи.

Тонкая каллиграфическая надпись в низу портрета гласила:

«Высокородному собрату Цересу в память о встрече на моем девичьем посвящении. Эрита, ан-эредита Красного царства».

Гром господень, в тот день она была восхитительна! Церес, вечно занятый военными и светскими делами, пропустил момент, когда Эрита из милой пигалицы превратилась в настоящую красотку, обрела стать и поступь истинной ан-эредиты, а заодно способность очаровывать. Во всяком случае, на Цереса она произвела неизгладимое впечатление и, похоже, тонко понимала это.