Евгений Щепетнов - Колян. Дилогия (СИ)

Мелькнул знакомый пост ГАИ со скучающими мордатыми гайцами. Потянулись пригородные пейзажи Города — покосившиеся грязные домишки, шиномонтаж на обочине, тошниловки хачиков с недожаренной собачатиной и паленой водкой.

Затянул моросящий, гадкий дождик. Встречные грузовые машины обдавали джип волнами желто–коричневой взвеси, оседающей на стекле непроницаемым ковром. Спасали лишь мощные дворники да омыватель стекол, выпускающий потоки жидкости, похожие на струи брандспойта.

«Главное случайно в городе на них не наткнуться. А остальное пофигу, меня так просто не достать, — думал Колян. — Бабло у меня есть, слава Богу, они не вкурили, что я пять тонн баксов у барыги взял. Кроме того, с этих жмуров снял тонны две — жить можно. Перво–наперво хату себе спроворить, с этой валить надо точно, я уже там два месяца сижу, примелькался. Могут просечь. Хорошо бы тачку какую–никакую взять, копейку или шаху. Эти уроды говорили про схрон с хабаром — вдруг вывозить придется, не в рюкзачке же в самом деле таскать… Глупо, да и засветишься. Хммм… Ты что, Колян, поверил в схрон с рыжьем и стволами? А почему бы и нет. Не стали бы такие люди как Седой пустой базар держать по теме да людей валить. Что‑то там есть… Бог знает что, но есть, и теперь это мое наследство от Лешего».

У него опять защемило сердце. Когда уходят друзья, ты как будто теряешь часть самого себя, кусочек сердца, души…

Колян не мог выразить это чувство словами. Вся его жизнь была выживанием начиная с тех самых пор, как он никому не нужным нищим пацаненком слонялся по двору и лишь чудо (в армию забрали вовремя) уберегло его от отсидки и уголовного будущего, которое ждало большинство соседских пацанов.

Жизнь не сделала его злым парнем. Здоровый цинизм, понятия о порядочности и дружбе — все это у него было. Вот только рассуждать об этом высоким штилем он не умел.

Он отгонял мысли. Так ведь намного легче жить, не думая ни о чем. Именно поэтому в армии все казалось проще. Там за него думали командиры. В гражданской жизни думала власть, подкрепленная телевидением, газетами и другими механизмами отупления народа. Коля был продуктом своей эпохи, человеком войны, человеком, рожденным, чтобы умереть молодым. И он слишком хорошо знал, что бывает с теми, кто дает волю плохим мыслям. Страх и безнадега 90–х отправили на тот свет больше людей, чем самые жестокие бандиты.

Город принял в свои кривые грязные улочки бандитский джип с новым хозяином. Потянулись знакомые скверы. Вот и Заводской район, в котором Колян снимал квартиру — тут жить было подешевле и попроще…

Коля припарковал джип у бордюра, обшарил его еще раз напоследок, прихватив лежавшую на заднем сидении сумку с продуктами и выпивкой — чего добру‑то пропадать. Найденной тряпочкой на всякий случай вытер руль и все поверхности, которых он мог коснуться, оставив отпечатки пальцев.

Поморщившись от боли в отбитых ребрах, копатель вылез из машины, оставив ключ торчать в замке зажигания — может, кто угонит, район‑то лихой, все больше путаницы будет. Дворами пробрался на соседнюю улицу и направился к своему дому, внимательно осматриваясь по сторонам.

Вечер, туманный осенний вечер опустился на город, промозглый ветер раздувал клочковатые облака по небу. Он не встретил по дороге ни одного человека.

Дверь подъезда хлопала деревянной половинкой, жалобно повизгивая и вздрагивая от каждого порыва ветра. Колян поднялся по пыльной, пахнущей кошачьей мочой лестнице, внимательно поглядывая в окна на лестничной площадке — в грязном стекле отражалась лестничная площадка, и можно было легко рассмотреть, что находится на лестнице этажом выше. Безопасность превыше всего.

На этот раз он без приключений дошел до квартиры, открыл обитую дерматином дверь желтым, окисленным от времени ключом, разулся, бросил куртку и шапку на тахту, устало опустился рядом и стал думать, что делать дальше.

Посидев всего пару минут, Колян поднялся, подошел к антресоли, поставил табуретку и залез наверх, открыв створки. Вот он, пресловутый пакет, за который погиб Леший, за который Колян чуть не лишился жизни.

Ловко спрыгнул на гулкий пол квартиры из облупленных, крашеных поносной коричневой краской горбатых досок, сдул пыль с пакета и чихнул от попавшей в нос пыли.

" Увесистый пакет, — подумал Колян — что там Леший натолкал?»

Он надорвал прочную обертку из толстой бумаги и вытряхнул содержимое пакета на диван.

Выпала топографическая карта генштаба, затем пожелтевшие страницы с выцветшими, набранными на печатной машинке буквами. Все это припечатала пухлая пачка долларов. Колян прикинул ее на ладони.

«Тонн десять, по–ходу…»

Он развернул записку, лежавшую сверху, подписанную: «Коляну»:

«Колян, братуха, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Я всегда знал, что ты прикроешь мне спину, если что… Прости, что втравил тебя в эту засаду.

Как ты знаешь, в городской архив меня по знакомству пускает мамкина двоюродная сестра, и я там в очередной раз искал инфу о хабарных местах: старые карты, упоминания о боях. И случайно наткнулся в чулане на какие‑то пыльные старые коробки. Спросил у тети Светы — что за ящики. Она мне сказала, что работает в архиве уже 20 лет, но до сих пор не знает, что там лежит. Лет 15 назад, после пожара, военный архив и городской архив «переселили» в это здание. Кинули ящики в угол и забыли про них. Мол, скорее всего, ничего там нет ценного. Я спросил разрешения посмотреть, что там. Она махнула рукой — да ради бога, только никому не говори, что я тебе разрешила — мало ли, начальство услышит.

Я оттащил коробки в укромный угол и стал их разбирать. Это были рапорты, хозяйственные отчеты, донесения, в общем — всякая хрень, напечатанная офицером НКВД, приданным партизанскому отряду, который воевал в тылу немцев неподалеку от нашего города.

И лишь один документ меня поверг в шок — рапорт о нападении партизанского отряда на немецкие обозы и перечисление захваченного имущества. Прочитай его обязательно. Я стал искать место нападения, сопоставляя старые карты, метки урочищ и документы о расположении лагерей и баз партизан.

Кстати, после этого удачного налета, отряд был практически полностью уничтожен, а капитан Селин, что составлял отчет, был убит, и лишь документы были спасены в целости и сохранности — он успел оставить их связнику в деревне. Связник после войны передал документы в военную прокуратуру, там они пролежали довольно долго (на папке штамп и роспись — «Передать в архив», а рапорт и акт хранились в заклеенном конверте с надписью «Совершенно секретно»). Никто не удосужился разобрать документы по листочку, как следует… Бардак, он и в те годы был бардак.